Как тогда от анаши, сейчас Григорьева затошнило от этого адвоката.
– В оставшееся время, а осталось его очень мало, ведь я должен отзвониться людям, возложившим на себя опеку ваших близких, они же не знают, что им с ними делать дальше… Так вот в оставшееся время я расскажу вам…
Григорьев вздрогнул – адвокат хлопнул себя по лбу, словно убивая комара.
– Ах да, старая моя голова, ведь вы же, наверное, хотите знать, на что будете жить в Нидерландском королевстве? Господи Иисусе, да неужели мы не подумали об этом?! Вы будете жить на пособие, которое полагается всем иммигрантам. Очень приличные деньги, особенно если сравнивать с нашей средней зарплатой. Но не только пособие. Мы вам дадим с собой… – Рука адвоката в который уж раз скрылась в портфельном чреве, на сей раз извлекла оттуда пачку долларов в банковской упаковке. – Десять тысяч долларов на обустройство. Но и это не все. Вы сейчас…
Как фокусник без конца лазает в свой цилиндр за кроликами, так адвокат ныряет и ныряет в свой портфель. К еврейскому листу в руках Григорьева добавились стандартные отечественные бланки с русским текстом.
– …Подпишете здесь и здесь. Дарственная на вашу квартиру, дачу и автомобиль. Вы дарите их мне, я их продаю, а деньги высылаю вам в Алкмаар на адрес еврейской общины.
«Какой Алкмаар, какая община? Бред, бред, бред», – стучали в мозгу прапорщика молоточки.
– Не волнуйтесь, можете посмотреть и убедиться, у нотариуса уже все заверено. А теперь, в оставшееся время, я расскажу вам о том, что произойдет… – Адвокат нервно огляделся. Хотя у Григорьева было чисто, все одно казалось, что адвокат боится замараться.
Григорьев наконец проснулся. Или очухался, или, черт побери, осознал, или встряхнулся. Отшвырнув лист с шестиконечной звездой и отечественные бланки, прапорщик взметнулся с дивана. Вернее, попытался. Потому что дежурившие рядом адвокатские громилы вдавили его в мебельную мякоть и прижали к ней руками.
– Верни мою дочь, или я разорву тебя на куски! Не я, так другие за меня… – Сдавленное лапищей горло дальше смогло пропускать только хрипы.
– Слушай, ты, петушара, – так теперь заговорил адвокат, – с тобой хотят решить по-хорошему, как мало с кем поступают. Как ты, мудило., ни с кем никогда не поступал.
Мат и злобно перекошенное лицо не шли этому человеку. Не шли, потому что Григорьев наконец понял, кого ему напоминает адвокат. Того домашнего вида мужика в очках и вечной безрукавке, который по «НТВ» сообщает прогноз погоды, водя руками по карте с дождями и температурами. Или еще хуже – мультяшного Винни Пуха. Это несоответствие подействовало на прапорщика завораживающе. Так подействовало, как если бы заговорил шкаф.
– Ты тратишь последние минуты на ерунду. От тебя всего и требуют, чтоб заполучить вечное голландское счастье, честного рассказа о твоих чудовищных злодеяниях с их разоблачением. То есть с называнием имен.
Очередным предметом из портфеля оказался кассетный диктофон. Он лег на журнальный столик, что разделял адвоката и прапорщика. После чего место портфеля на коленях человека в «бабочке» вновь занял телефон.
– Чтоб у вас не возникло желание возвращаться, мы вас запишем на пленочку. – Набирая номер, адвокат показал на диктофон, – А чтоб не возникло желание врать, скажу, что это бессмысленно. Обманешь – тебя встретят в амстердамском аэропорту. Как ты, надеюсь, понял по деньгам, которых нам не жалко, тобой занимаются не просто серьезные люди, а люди, которые совсем не умеют шутить. Держи. – Адвокат протянул Григорьеву трубку.
Прапорщик взял. В таких вилах Григорьеву еще бывать не приходилось, ему не оставили времени, чтобы что-то придумать…
Сергей лежал на шконке, заложив руку за голову. Другой рукой поднес к уху мобильник.
– Называй себя. Я – Шрам. Ну, я жду. Ни на какие твои вопросы, мразь, я не отвечаю. Или слушаю твой рассказ, или отключаюсь. Если я отключаюсь, то тебе объяснили, что произойдет дальше. Считаю до двух. Раз… Ну, так-то лучше…
…Бледный, потный, уставший, будто разгрузил вагон, Григорьев повторил то, что попросили повторить:
– …С начальником изолятора Холмогоровым Игорем Борисовичем, – крысиным писком выдал он имя человека, на которого шустрил. Выдал он того, которому относил долю и которого почитал за главаря по тюремному беспределу.
И протянул запиликавшую трубку адвокату.
– Вот и славненько. – Человек в «бабочке», удовлетворенно потер ладони. Он не спешил выдирать из онемевших рук Григорьева телефонную трубку. – А теперь, мой дорогой, вам ничего не остается, как позвонить жене и теще, Сочините что-нибудь… Да мы с вами вместе, дражайший, сейчас и придумаем объяснение, зачем той и другой нужно срочно лететь в аэропорт. Там и встретитесь. Девочку привезут туда же. А вас мы доставим сами. И не забудьте ваши экземплярчики договора об отторжении вашей собственности в мою пользу. Покажете жене и теще, чтобы поняли, что здесь у них ничего не осталось. Да не переживайте вы так! Эко дело, подумаешь, Родину меняете…
3
Притихший северный город дремал. Дремало черное небо. Серебром по черному расписала себя ночная Нева – отражениями фонарей, подсветкой мостов и дворцов, блужданием корабельных прожекторов.
Ветеран каботажного плавания буксир «Самсон» заглушил шестьсот дизельных лошадей и сейчас дрейфовал посередке невского фарватера. Железными мачтами кранов щупал космос кораблестроительный завод. С другого берега подмигивали окошки «Углов». А если напрячь зенки, вдалеке можно было высмотреть и контур другой городской архитектурной достопримечательности – основных «Крестов». Но нам туда не надо.