Полковник оттолкнулся кулаками от столешницы, стаканчик упал на бок и, проскользив по карандашным граням, на стол высыпались кнопки. Начальник начал обходить стол. Среднего роста, жилистый, сильный, никаких жировых отложений не скопил в сорок с чем-то лет. Шаг у него удавался прочный, по-настоящему полковничий. А лицо сделалось багровым, глаза сузились, выпуская наружу одно только волкодавье бешенство.
— Умничаешь?! Учить меня начал! Меня! Сопляк гребанный! Я в одиночку высоту до подхода удерживал! Все погибли, все! Я таких, как ты, выпердыш, об колено ломал, — полковник подходил к заключенному, сжимая-разжимая кулаки. — Испугать, думаете?! Я никого не боюсь, ты понял?! Это вы у меня будете ссать. Кровью будете ссать!
Сергей был готов, чуял, к чему солнышко клонится, и легко убрал голову от кулака. Мелькнуло золотым на коричневой коже обручальное кольцо (некстати подумалось Сергею — «Непросто приходится твоей бабе»).
Но и полковник оказался ловок — не дал уйти корпусу за промазавшей рукой и почти без промедления выбросил левый кулак.
Сергея швырнуло вбок, незакрепленное фанерное седалище стула поехало по раме к едрене фене, и Сергей загремел на пол. Поди удержись, когда твои руки спаяны за спиной гремучими браслетами.
Правой вышло бы чувствительней, но и от левой неслабо досталось. По подбородку потекла кровь.
— А вот это зря, полковник. Лишнее… — Сергей сидел на полу и слизывал языком кровь с разбитой губы.
Зам по воспитательной нагнулся, сгреб заключенного Шрамова за рубаху и поднял. Силы в полковничьих руках хватало. Они глядели друг другу в глаза.
— Я тебя, урка грязная, сгною в этих стенах. Обещаю. Слово офицера, хоть тебе, суке, это не понять, — зрачки замполита разрывали глазницы злобой, подрагивала щека. — Хоть один урод не будет спаивать моих детей, — рука полковника встряхивала зека в такт словам, — убивать их наркотой. Не будет толкать девчонок на панель. Не будет жировать на наших бедах. Ты у меня превратишься в вонючее чмо, какое ты и есть, урою…
— Зови конвой, начальник, — разлепил Сергей разбитые губы. — Считай, я уже перевоспитался. — чего вслух не сказал, так это: «Мерси, начальник, что выспался в твоем кабинете».
3
— Вот видишь, как удачно все само собой налаживается.
Ключи имелись у двоих человек. Они и только они входили сюда. Причем ключей у каждого было тоже по два. Потому что отличалась кладовка от других кладовок особенностью, делающая ее круто завлекательной для тайных встреч. В маленькое помещеньице было прорублено два входа. Одна дверь, стандартных габаритов, выходила в безлюдный, хозяйственного характера коридор, другая, маленькая, гномоудобная дверца располагалась под лестницей. Короче говоря, кладовку трудно было не признать идеальным местом, чтобы появляться-исчезать незамеченными.
— Ты же футбол любишь смотреть?
Сигаретные огни в момент затяжки освещали злые ухмылки, хотя пялиться заговорщикам друг на друга не было никакой надобности, почитай каждый день свиданькались и при полном свете.
— Ну да.
— Как хорошо играть, когда судья за тебя, не находишь?
— Какой судья?
— Это образ, болван. Судья в данном случае — судьба, обстоятельства… Ладно, проехали.
Над головой зародился грохот — кто-то начал спускаться с третьего, верхнего этажа хозяйственного блока. Нетренированному мозгу стало бы казаться, будто сапоги бьют прямо по мякоти.
Но беседующим приближающийся и усиливающийся грохот не мешал.
— Сегодня о их конфликте узнает все наше «население». Постарайся, кстати, чтобы это произошло как можно быстрее.
— Конвой и без моей помощи успел разболтать всей смене о мордобое между замом и вором. Уже должно было дойти и до блатных.
Спускавшийся по лестнице дошел до нижнего этажа и свернул направо, к бельевому складу. Приглушать голоса, когда грохочут ступени, не имело никакого резона. Другое дело, если кто сунется в коридор. О чем узнаешь заблаговременно, — по коридору тоже тихо даже в пуантах не пройдешь, не говоря о скрипучей, не запирающейся решетке, которую кому-то придется сдвигать, визжа петлями на всю Ивановскую.
— Жутких подробностей не повредит и побольше, — сказавший это хмыкнул, откликаясь на какие-то свои мысли. — Когда с заключенным Шрамовым случится несчастье, ни у кого не должно оставаться сомнений, кто за этим стоит. Товарищ Родионов. Ну, мы и обставим дело так, чтобы исключить сомнения. Жаль, заказчики на красивую смерть поскупились. Ты им предлагал нашу коронку?
— Им нужно просто: чик, и шито-крыто. Ну, не вынесла душа поэта заточения, ну, не доглядели надзиратели, проспали роковой миг товарищи по камере. Вот такая беда, граждане прокуроры.
— Жмотливый клиент пошел, не то, что в девяностых. Тогда, помню, встречались такие горячие парни — обкромсанное сердце врага на серебряном подносе заказывали.
— Были, да сплыли. А за Родионовым точно нет никого серьезного? — заскучал второй. Предпочитал короткую память.
Сигаретный пепел оба стряхивали в трехлитровую банку, стоявшую на пыльном и пустом стеллаже.
— По моим сведениям, нет. — нагло соврал первый.
— А как насчет того, что я тебе говорил? О группировке из бывших чеченцев, как раньше из бывших афганцев. Это точняк, что набухают такие банды. Отслужили, вернулись, сбиваются в стаи, отрывают куски…
— Да плевать! — человек пошевелился и мышью прошуршал под ногами задетый ногой бумажный комок.
Кстати, крысы тоже любили ховаться в этой каморке, часто прошмыгивали в темноте. Но в «Углах» к крысам привыкаешь быстро. Вот и второй не дернулся на шорох. Он привычно ждал, когда первый докончит агитировать за светлое будущее.
— Теперь неважно, кто организовал нам этого зама. Не мы же его уберем. Кто же на нас посмеет подумать? Ведь незамедлительно блатной мир облетит известие, что правильного вора сгубил полковник такой-то. Парни из бригады Шрама воскипят негодованием и проникнутся благородным желанием отмщения. Они и покричат прилюдно во всех кабаках и банях «Да мы за Шрама всем мусорам глотки перегрызем, хоть генералу, нам насрать на погоны». Поэтому, когда вослед за этими обещаниями полковника Родионова обнаружат умершим насильственной смертью, будут поздравлять Шрамовских дружбанов с хорошей работой, хвалить их, восхищаться ими. История проста, как тюремная баллада: контуженный, полусъехавший зам извел в припадке заключенного, а ему отомстили кореша загубленного уркагана.
— Слушай, а может болтуна, который на букву «П», и не надо…
— Надо. — До того мягкий голос вдруг напомнил свист остро заточенной шашки. — С болтунами так и надо.
До следующей затяжки молчали.
Каземат, в котором проходил разговор (разговор внеплановый, срочный, на который один другого экстренно вызвал), находилось на первом этаже, в хозяйственном блоке, затерявшись среди всяких каптерок и кладовок. Этот закуток, на двери которого белела едва различимая в полутемном коридоре табличка с буквами и цифрами, тоже считался каптеркой. В этом качестве каземат и удостоился быть помеченным на разных планах изолятора «Углы». Но в узаконенном планами качестве место это давно не использовалось. Когда-то кем-то занесенные и забытые швабры, метлы, половые тряпки безнадежно гнили по углам и, как говорится, воздуха отнюдь не озонировали.
— Да, ты прав, удачно они поцапались.
— А я тебе всегда говорил, что не надо ни с кем ссориться. В мире и дружбе следует жить. Так учит народная медицина.
О стенки пепельницы затушили два окурка: один от «Кэмела», другой от «Союз-Аполлона»…
Глава третья. Суки
Наступила полная апатия,
Жуткая потребность на вино,
А к «Столичной» у меня симпатия
Все равно напьюсь я, все равно.
1
Целый прапор провожал рядового конвоира. А еще овчарка на поводке. Трое против одного подследственного? Или так его ссат? Не, Шрам, ты о себе возомнил. Никого пока не сподобился как следует напужать. Здесь по крайней мере.