Мимо издевавшихся над невольником юнцов молча проходили старшие и младшие атабеки. Невольников из домашней обслуги кастрировали, в отличие от воинов. Так повелось. Они могли прислуживать в гареме и вообще становились покорнее. Но это не значило, что невольники-кастраты навсегда опускались на самое дно. Некоторых из них хозяева приближали к себе, поручали важные дела, иных посылали обучать новобранцев в войске или даже возвеличивали до послов к иностранным правителям. И вообще господа на Западе относились к домашним слугам гораздо хуже, чем здесь, на Востоке. Поэтому Калавун не стал закрывать глаза на подобную жестокость.
Передав чашу слуге, он начал двигаться в толпе придворных, но путь ему преградил Назир, атабек его полка Мансурийя, высокий серьезный молодой сириец с оливковой кожей. Он приблизился, почтительно склонив голову.
— Эмир, сегодня было…
— …красивое празднество, — закончил за него Калавун, заставляя себя улыбнуться. — Я знаю.
Назир улыбнулся в ответ:
— Извини, эмир, наверняка я один из многих, кто вел с тобой сегодня пустые разговоры.
— Таков обычай на свадьбах, — ответил Калавун, оглядываясь на юношей у колонны. Барака поймал его взгляд. Осознав, что Калавун все видел, он отошел от невольника и виновато опустил глаза. Но лишь на пару секунд. Затем его лицо вновь приобрело высокомерное выражение. Он коротко кивнул Калавуну и двинулся с приятелями прочь, оставив невольника стоять у стены рядом с клеткой, где вышагивал лев.
Назир проследил за взглядом Калавуна и увидел Бараку с группой юношей. Они весело смеялись.
— Принц вырос и возмужал.
Калавун посмотрел на Назира:
— Вырос — еще не значит, что станет достойным султаном. Порой мне кажется, что он пренебрегает всем, чему я пытался его научить.
— Ты славно наставлял его, эмир. Я это видел. Терпеливо обучал всем премудростям, как собственного сына. — Назир понизил голос: — Ты дал ему больше, чем его отец.
— Султан Бейбарс не имел на сына времени, — ответил Калавун, хотя они оба знали, что это не так.
Первые десять лет Бейбарс вообще не замечал, что у него есть сын. Он считал, что место мальчика в гареме, с матерью, пока не подрастет до тех пор, когда его можно будет обучать на воина. По достижении Баракой подходящего возраста Бейбарс приставил к нему наставников и на короткое время проявил какой-то интерес. Общение со старшим сыном даже начало доставлять ему удовольствие. Затем случилось несчастье. От кинжала ассасина погиб Омар, близкий товарищ Бейбарса, и эта смерть так сильно на него подействовала, что он с тех пор вообще потерял интерес ко всему.
Назир покачал головой:
— И все же меня изумляет, как много ты передал этому мальчику.
— Я хотел, чтобы он стал хорошим правителем.
— Барака-хан им будет. Сегодня ему предстоит стать мужчиной, но в своем сердце он еще мальчик. А мальчики его возраста порой полагают себя лучше учителей. — Назир встретил взгляд Калавуна. — Мы все такими были.
Калавун положил ему на плечо руку.
— Возможно. Но формовать глиняный горшок после обжига без толку. Меня беспокоит, что он…
— Отец!
Калавун обернулся. Издали рукой махала его четырнадцатилетняя дочь Айша. Расшитый золотом черный хиджаб угрожал соскользнуть с головы, оставив непокрытыми темные лоснящиеся волосы. На плече у Айши сидела маленькая обезьянка с янтарными глазками. К украшенному драгоценными камнями ошейнику был прикреплен кожаный поводок, конец которого Айша намотала на палец. В другой руке у нее была горсть фиников.
— Смотри, отец! — Она подбросила один. Обезьянка ловко поймала финик в воздухе и тут же начала жевать, пытливо озираясь по сторонам.
— Я вижу, ты ее выдрессировала, — сказал Калавун, взяв лицо дочки в свои большие мозолистые ладони и целуя лоб. — Теперь вы неразлучны. — Он поправил ее хиджаб и улыбнулся Назиру: — Если бы я знал, что обезьянка ее так позабавит, то подарил бы такую несколько лет назад.