Всю полноту выражения: «А на утро он проснулся знаменитым» я познал в Большом зале Хогвартса за завтраком. Мы на него опоздали на минут десять. Нужно было заскочить в свою комнату за ученической мантией, добраться от Больничного крыла до своей спальни, успокоить Гермиону, которая не хотела меня отпускать из поля своей видимости ни на миг, собраться, привести себя в порядок, туда–сюда, время и вышло.
До стола Гриффиндора мы добрались не привлекая внимание, потому что всё это внимание было направлено на толпу галдящих и орущих друг на друга первачков в центральном проходе зала между факультетскими столами. Сначала не понял причину этого столпотворения, но расслышав вопли на разные лады, вроде: «Он здесь стоял!» и «А этот тут валялся!», осознал, что я очень сильно сглупил с местом дуэли. Младшекурсники размахивали газетами, тыкали пальцами в раскрытые страницы и о чём–то спорили между собой и не обращали внимания на гневные возгласы преподавателей.
Только когда мы подсели ко всей нашей компании, которая, к слову, тоже нас не заметила по причине увлечённого чтения утреннего выпуска «Пророка», я разобрался с общим ажиотажем. Спланировавшая сверху Хедвиг прицельно отбомбилась мне по макушке уже моим выпуском газеты. Всегда так делает, когда мной недовольна. Тоже мне, полярный бомбардировщик! И, наконец, развернув газету, мне захотелось выразиться совсем непечатно. Они там что?! Совсем охренели?!
Статья называлась: «Казнь палача» и заголовок был на всю передовицу вместе с огромной колдографией. Да это ж ни в какие ворота не лезет! Больные на голову кретины! Никакой цензуры на них нет! Я там, на этой колдографии вообще шикарно получился: залитое кровью на половину лицо, мрачный взгляд исподлобья, две палочки в опущенных руках и трупешник без головы под ногами. Кр–р–расавец! Что тут скажешь? Если колдография была из серии — лучше такое развидеть, то сама статья… даже не знаю. Тон в ней по отношению ко мне был настороженно–доброжелательный. Типа, да, такой молодой, а уже перспективный волшебник, да, отстаивал честь, но не перегнул ли он с этим отстаиванием палку? И ещё, описание самого поединка отдавало натуральной театральщиной. «…Напряжённое лицо молодого мага, и твердо сжимаемая в руках палочка…» или «…Его решительный взгляд не оставлял никакого сомнения что он пойдёт до конца…» и ещё подобных перлов на половину текста. Найти бы того кто это написал, и его руки в его же задницу запихать!
Шум и гвалт продолжались, пока я не отложил газету и не приступил к завтраку. Теперь мой подбитый череп не скрывал газетный лист и все могли оценить и убедиться, что всё на самом деле произошло и всем ничего не привиделось и не показалось. Вот оно — доказательство сидит в полный рост и с чаем булку трескает. Вообще–то, мне почему–то казалось, что после той колдографии ни у кого аппетита не будет, ведь прямо здесь в двух шагах мертвяк без башки валялся и нехилая лужа крови была. Так ничего подобного! Наступила тишина, прерываемая лишь звоном столовых приборов и оглушительным чавканьем Рональда Уизли. Правда единственного у кого действительно отсутствовал аппетит, я высмотрел. Драко Малфой был бледен больше обычного, нервно отводил глаза от стола Гриффиндора, а рассмотрев меня вообще как–то странно задёргался. Он–то, в отличие от других видел поединок во всех деталях и без всяких газетных «красивостей». Встретившись с ним глазами, я по–доброму, ласково так улыбнулся, растянув губы в голодном оскале, и как мог изобразил мордой вопросительное ожидание.
— Мистер Поттер, я при…
— Мистер Малфой, если вы хотите принести извинения, то извиняться должны не передо мной, а перед моей невестой, — холодно перебил я мямлящего слизеринца, подошедшего к нашему столу.
— Мисс Грейнджер, я приношу вам свои искренние извинения и прошу…
Мелкий ушлёпок! Понятно, конечно, что искренних извинения или раскаяния от него в век не дождаться, но хоть так, прилюдно, макнуть его носом и обломать гордость, тоже неплохо. Тем более, пусть все думают, что я только ради Гермионы готов головы голыми руками откручивать. Я и так к этому готов, но и акценты немного сместить нужно, чтобы не слишком все присматривались к истинной подоплёке этого дела, и считали, что я только в интересах своей невесты действую. Надеюсь, теперь её побоятся задевать и третировать. Колдография и моя зверская рожа на ней с наглядным результатом около ног, не допускает двойного толкования.
Вот теперь–то я был действительно доволен. Никто ко мне с расспросами не лез, всё шарахались от меня только завидев издалека и не приставали с претензиями. Настали старые добрые времена…