На все эти беды голштинская деревня после безуспешных попыток добиться государственных субсидий ответила сходами, на которых была провозглашена организация «Ландфольк». Она объявила войну государству и повела ее в двух направлениях: 1) посредством бойкота и пассивного сопротивления, то есть отказа от выполнения гражданских повинностей и прежде всего от уплаты налогов; 2) путем громогласных форм протеста (взрывы бомб были достаточно громкими!), способных привлечь к делу «Ландфолька» широкое общественное внимание.
«Ландфольк» охватывал самые различные слои сельского населения — от юнкеров и крупнопоместных фермеров до сельскохозяйственных рабочих, и разнородность его состава сказывалась в спорах о цели и формах борьбы, в расколе и образовании фракций, разногласия которых были как бы олицетворены в фигурах двух популярных вожаков движения. В то время как Клауса Хайма, на первых порах исповедовавшего смутные, доморощенные идеи анархистского толка, дальнейший политический опыт постепенно привел (как и Бруно фон Заломона и Бодо Узе) к сотрудничеству с коммунистами, речи и декларации Вильгельма Хамкенса — от начала и до конца — были густо приправлены дурно пахнущими пряностями фашистской идеологической кухни.
Движение «Ландфолька» заключало в себе большой потенциал активного социального действия, но оно носило стихийный характер и не имело научно разработанной теории и документально зафиксированной программы. Его вожди, пришедшие к руководству на волне крестьянского возмущения и отчаяния, были темпераментными дилетантами, а не опытными, искушенными политиками. И неудивительно, что к «Ландфольку» тянулись извне и набивались к нему в наставники, опекали его и стремились направить в русло своих политических амбиций и целей выходцы из различных враждебных Веймарской республиканской государственности партий и группировок. Особенно жадный интерес к «голштинской смуте» проявляли правоэкстремистские и консервативно-националистические круги, именовавшие себя «национал-революционерами». Именно из этих кругов пришли и стали функционерами движения, редакторами газеты «Ландфольк» и т. д. столь далекие от крестьянства люди, как братья Бруно и Эрнст фон Заломон, Вальтер Мутман, Герберт Фольк и др.
Особый вопрос — отношение к «Ландфольку» гитлеровской национал-социалистской партии. Здесь многое зависело от тактических (а вернее — двурушнических) соображений. После так называемого «Ульмского процесса» (о нацистском проникновении в рейхсвер) Гитлер проявлял усиленную заботу о том, чтобы создать НСДАП репутацию мирной, законопослушной и верной конституции партии — поэтому он публично всячески отмежевывался от голштинских «динамитчиков». Местным организациям и членам НСДАП было запрещено поддерживать контакты с «Ландфольком», и никто — кроме разве людей из оппозиционной антигитлеровской внутрипартийной фракции, руководимой братьями Грегором и Отто Штрассерами, — не решался нарушить этот запрет. Но Гитлер, конечно, понимал, что «Ландфольк» представлял собой социальный объект, потенциально благоприятный для нацистской демагогической пропаганды, и как только политическая ситуация изменилась, после того, как юстиция Веймарской республики обезглавила «Ландфольк», засадив в тюрьму его руководителей, но оставив нацистов вне подозрений, Гитлер не замедлил этим воспользоваться. Эрнст фон Заломон вспоминает о наступивших резких переменах: «В образовавшийся вакуум с развевающимися знаменами ринулась национал-социалистская немецкая рабочая партия. Там, где раньше решающее слово принадлежало крестьянскому генералу Клаусу Хайму, теперь все решал гауляйтер Лозе…»[2]