Далеко продвинулось вперед в XVIII в. формирование всероссийского рынка, начатое в XVII в. Импульсы для того процесса давали многие факторы: рост населения России с учетом новых территорий, вошедших в сосостав (с 19 млн. чел. в 1760-е годы до 36 млн. чел. в 1790-е годы), городов (с 336 до 634 с 1725 г. до начала XIX в.), ремесла и промышленности, отрыв от земледелия больших масс крестьян, обнищание населения. В промышленных центрах увеличивается спрос на хлеб и другие продукты, на сырье. Их продавцами выступают помещики и «прожиточные» крестьяне, а также многие малообеспеченные крестьяне, которым деньги нужны были для уплаты оброчных и податных платежей, покупки самого необходимого.
Многочисленные ярмарки и торги действуют по всей стране. Из крепостных крестьян выделяется немалое число богатых торговцев. Дальнейшее развитие получают водные пути: волжский, северо- и западно-двинские, обский, енисейский, ленский и др. На водном транспорте и постройке судов работает до половины всех вольнонаемных рабочих. Гужевые тракты связывают самые отдаленные пункты — от Москвы и Петербурга до Охотского моря. В торговые связи, рыночные отношения включаются Белоруссия и Правобережная Украина, Причерноморье и Крым, Кубань и Кавказ. Большое значение для развития внутренней торговли имела отмена внутренних таможенных пошлин (указ от 20 декабря 1753 г.). Увеличивается объем внешней торговли.
Развитию торговли, внутренней и внешней, способствует правительственная политика поощрения свободы торгово промышленной деятельности в стране, протекционистские внешнеторговые тарифы.
Вторая половина XVIII в. — время появления капиталистического уклада в экономике страны. Однако развитие новых буржуазных отношений тормозилось старыми феодально-крепостническими отношениями. Несмотря на начавшееся разложение крепостного, барщинного хозяйства, оно продолжало сохранять господствующие позиции. Вся мощь абсолютистского государства, его карательных органов, финансовые возможности использовались для защиты интересов российского дворянства. Диктатура послед него во внутриполитической жизни еще больше усиливается, и это сказывается на еще большем ухудшении материального, юридического и бытового положения широких народных масс, в том числе русского крестьянства, прежде всего крепостного.
По третьей ревизии (переписи населения), проведенной в 1762–1766 гг. из 7 млн. 154 тыс. душ мужского пола всех крестьян насчитывалось 3 млн. 787 тыс. крепостных крестьян, т. е. 52,9 %. Четвертая ревизия (1781–1783 гг.) показала увеличение числа крепостных до 6 млн. 555 тыс. душ м. п. (из 12 млн. 123 тыс. крестьян). Таким образом, количество крепостных непрерывно увеличивалось. В среднем оно составляло от 45 % до 70 % всех крестьян по разным губерниям России (в некоторых больше, до 85 %, в других — меньше, например, в Поволжье и др., в третьих — не было совсем, как в Архангельской губернии, Сибири).
В последние десятилетия XVIII в. более половины крепостных крестьян (53,7 %) исполняли барщинные повинности, менее половины (46,3 %) платили оброк. В Черноземном Центре, к югу от Оки, в районе Среднего Поволжья на барщину помещики посадили до 90 % крепостных; для этого же района характерно крестьянское малоземелье и большие размеры барщины — обычно 3–4 дня в неделю, нередко до 6 дней. Часть своих крестьян дворяне переводили на так называемую месячину — крестьяне, лишенные наделов, всю неделю работали на владельца, получая от него продуктовое содержание на месяц («застольную пищу»). Других крестьян помещики переводили на положение домашних слуг. В результате русское крестьянство приходит к крайней степени бедности, нищает. Это, в частности, было характерно для Среднего Поволжья. Объясняя причины такого явления, прокурор Алатырской провинции в ответе на хозяйственную анкету Вольного Экономического общества писал, что «некоторые помещики чрезмерно крестьян своих употребляют для собственных своих работ»; в страдное время они «заставляют беспрерывно на себя работать»[134].
Оброк господствовал в нечерноземных и северных губерниях; барская запашка составляла здесь не более 20–35 %, земель. Характерным для этих районов был рост оброка — в 4–5 раз за 1760–1790-е годы (с 1–2 руб. до 5—10 руб. на душу). В Среднем Поволжье он увеличился с 1,5 руб. в 1750-е годы до 2–4 руб. на душу в 1760 — начале 1770-х годов. Помимо оброчных платежей, крестьян обязывали вносить «столовые запасы» (мясо, масло, мед и т. д.), прясть, ткать, работать в садах и огородах, на постройках в имениях, рыть канавы, осушать болота и многое другое.
Повинности крестьян в пользу государства тоже возрастают на протяжении всего столетия. До крайности стесняются гражданские права, по существу теряются их последние остатки. По ряду указов 60-х годов крепостных крестьян лишают права жаловаться на своих помещиков. Последним разрешают по своему усмотрению ссылать своих крестьян на поселение или каторгу, сдавать в зачет поставки рекрутов. Дворянин был волен в жизни и смерти своего крепостного. Обычным явлением стали купля и продажа крестьян семьями или в одиночку, проигрыш и карты и дарение. Дворяне вмешивались в семейную поишь крепостных, насильно женили, выдавали замуж или наоборот, запрещали женитьбу или замужество. А крепостные гаремы русских бар времен «матушки Екатерины», их домашние хоры и театры не раз вызывали гневные тирады и грустные слова многих русских писателей и поэтов.
Обстановка бесконтрольного господства порождала отвратительные типы господ мучителей и палачей наподобие Дарьи Салтыковой («Салтычиха»), орловского помещика Шеншина, Жуковых, Куракиной и многих других. Их изуверские издевательства и пытки стоили жизни десяткам и сотням безвинных мужчин и женщин, стариков и детей из числа крепостных. Дело доходило до того, что что дворянские органы правосудия вынуждены были привлекать дворян к следствию и суду, при этом всячески, конечно, выгораживая и облегчая их судьбу. Характерно, что во время розыска, чтобы выяснить вину этих изуверок, пытали не их, а их дворовых и крепостных[135].
До 40 % крестьян России составляли государственные (около 2,9 или. душ м. п. в 1760-е годы, около 5 млн. — в начале 1780 годов). К ним примыкали ясачные (в том числе нерусские) крестьяне, потомки мелких служилых людей по прибору, «пахотные солдаты», «прежних служб служилые люди». Наконец, в эту же категорию входили крестьяне, приписанные к заводам для различных работ; (приписные крестьяне — около 264 тыс. душ м. п. по ревизии 1781–1783 гг.).
Немало государственных крестьян проживало в Поволжье и на Урале, в Казахстане и Сибири. Ясачными крестьянами считались татары и башкиры, мордва и чуваши, мари и удмурты, казахи и калмыки и др. (за исключением тех, кто попал в крепостную зависимость). Немало здесь было черносошных, приписных, экономических крестьян, однодворцев. Среди крестьян этого района довольно заметно проявлялось имущественное неравенство. Большинство жило в крайней бедности — не хватало хлеба до нового урожая, они голодали, искали дополнительный заработок, влезали в долги. «Прожиточные» же крестьяне «между мужиками богачами почесться могут и богаче многих дворян». Они арендовали землю, нанимали работников, имели даже собственных крепостных. Поволжские богатые крестьяне имели гораздо больше в сравнении с бедными надельной земли, рабочего и рогатого скота; и их руках сосредоточиваются различные промыслы, торговля; они эксплуатируют и закабаляют односельчан. Те же богатеи становятся крупными заводчиками и купцами А бедные крестьяне идут в отход, поставляют кадры для формирующегося предпролетариата. В деревне, таким образом, появлялись зародыши новых классов — буржуазии и пролетариата. Для тех и других общим врагом были дворяне, крепостническая система, от которой страдали не только бедняки, но и «прожиточные», поскольку они оставались на положении крепостных, угнетаемых феодалами и государством; «когда было крепостное право, — вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков»[136].
Среди работных людей первое место занимают выходцы из крестьян, затем — из посадских людей, солдат, самих «фабричных». Все большее их число порывает связи со своим деревенским хозяйством, разоряется. Положение работных людей, приписных крестьян на фабриках и заводах было исключительно тяжелым. Это приводило к большой смертности. Приписных заставляли ходить на заводские работы за несколько сот, а то и тысяч верст, их отрывали в страдную пору от полевых работ, заставляли отрабатывать за больных односельчан, покупать харчи в хозяйских лавках по высоким ценам. Многие из них разорились, покидали совсем свое хозяйство и «безотлучно» проживали и работали на предприятиях, превращаясь, таким образом, в постоянных рабочих, мастеровых. Так, в 1757 г. на уральских Авзяно-Петровских заводах 96 % мастеровых составили выходцы именно из приписных крестьян. Многих из них насильно переселяли на заводы.