Таким образом, столыпинская реформа, с точки зрения ее главной цели в районах господства помещичьего землевладения, провалилась. Она не создала в поволжской деревне надежной опоры самодержавию и объективно явилась катализатором крестьянской революции.
В полной мере это проявилось в 1917 г., когда в ходе крестьянского движения в регионе в районах помещичьего землевладения были ликвидированы столыпинские хутора и отруба.
О незыблемости основных положений программы крестьянской революции, осмысленности крестьянского движения в регионе в 1917 г. можно судить, например, по наказам крестьян Самарской губернии Учредительному собранию. В начале августа 1917 г. губернский земельный комитет вместе с губернской земельной управой разослал по волостям разработанные им анкеты «для исследования сельскохозяйственных вопросов в процессе подготовки к Учредительному собранию». Суть ответов крестьян сводилась к ликвидации частной собственности на землю и уравнительному землепользованию. Они начисто отметали возможность сохранения хуторского и отрубного хозяйства. Так, в одной из анкет указывалось: «Частная собственность на землю в пределах Российского государства должна быть навсегда отменена, должна быть и отменена и купля-продажа земли. За все земли, поступающие в общенародный земельный фонд, плата ни в каком виде не допустима»{235}.
Подобные же решения принимались в 1917 г. крестьянскими парламентами — губернскими крестьянскими съездами. В условиях слабости власти Временного правительства они фактически санкционировали неистовство «черного передела», охватившего Поволжье{236}. Таким образом, в 1917 г. были воспроизведены лозунги крестьянской революции 1905 г.
Как и в годы первой русской революции, общинная революция 1917 г. осуществлялась снизу с помощью механизма крестьянского самоуправления — общины. Крестьянское движение, так же как и в предшествующий период, принимало крайние формы по мере понимания крестьянами бесполезности надежд на Временное правительство в решении земельного вопроса.
В то же время крестьяне, в явочном порядке осуществлявшие захват и раздел частновладельческих земель, использовали мирные средства для получения государственной поддержки своей революционной самодеятельности. Это проявилось в их активном участии в выборах в Учредительное собрание. Крестьяне поволжских губерний отдали две трети своих голосов партии эсеров, выступавшей за решение земельного вопроса так, как они этого хотели и уже осуществляли на практике{237}.
В данном контексте следует затронуть вопрос о соотношении стихийности и сознательности в крестьянском движении, влиянии на него различных партий; кто кого вел: политические партии крестьян или наоборот. Насколько крестьянский протест «стимулировался» извне? История Поволжья очень поучительна в этом плане. В семидесятые годы XIX века в регионе потерпело фиаско знаменитое «хождение в народ». Крестьяне выслушивали агитаторов, а затем выдавали их властям. Спустя несколько десятилетий, в начале XX века, они снова выслушивали революционеров, в большинстве своем представлявших партию эсеров, но теперь уже их не выдавали, а шли за ними, голосовали за них на выборах в Государственную думу и Учредительное собрание. Но затем снова оставались равнодушными к судьбе своих недавних избранников, бросив их на произвол судьбы сначала после разгона большевиками Учредительного собрания, а затем в период Самарского Комуча. Однако в 1918–1922 гг. в крестьянском повстанческом движении против большевистской власти мы вновь встречаем многочисленных представителей эсеров и других антибольшевистских партий (см. об этом подробнее в главе 4, раздел 3){238}.
Данные факты, а также реальный ход крестьянского движения в рассматриваемый период убедительно говорят о том, что крестьяне просто использовали революционную интеллигенцию в своих интересах. Не революционеры «стимулировали» движение, а оно само их «стимулировало», делало рупором крестьян и проводниками их интересов в органах власти до тех пор, пока это было целесообразно с точки зрения достижения главной цели крестьянской революции — «черного передела» земли. Добившись этой цели, крестьяне потеряли интерес к эсерам и любым другим партиям, которые востребовались ими лишь по мере надобности.