А.И. Анишев подробно анализирует борьбу большевиков с чехословацким мятежниками и белогвардейцами на Средней Волге. Основываясь на мемуарах белогвардейцев, он сделал вывод о том, что одной из причин побед Красной армии над чехословаками и Колчаком явилось нежелание крестьян воевать на их стороне{27}.
Заметный след в историографии проблемы оставили вышедшие в свет во второй половине 1920-х гг. публикации М.И. Кубанина. В них содержатся положения, не потерявшие своей научной значимости и в настоящее время. Так, на основе анализа махновщины и других крестьянских движений против большевиков он признал факт отсутствия у советской власти прочной опоры в деревне{28}. Он констатировал враждебное отношение крестьян к советской власти в 1919 г. из-за проводимой ею в деревне политики. Именно по этой причине, по его мнению, большевики были вынуждены прибегнуть к насилию по отношению к крестьянству, на что те ответили восстаниями. Кубанин считает, что в Гражданской войне крестьяне-«середняки» пытались занять «самостоятельную позицию», будучи вынужденными выбирать из двух зол{29}. Он выступил против оценки крестьянских восстаний как антисоветских и контрреволюционных по своим целям и содержанию, поскольку восставшие выступали за сохранение советов, но только без коммунистов{30}.
Анализируя причины крестьянского движения на Украине, Кубанин видел их в социальных противоречиях между пролетариатом и мелкобуржуазным, по сути, крестьянством, в провале товарообмена между городом и деревней, в насильственном внедрении коллективных форм ведения хозяйства{31}. Таким образом, по его мнению, можно утверждать, что в основе крестьянского протеста лежал объективный фактор — политика большевиков, сделавшая его неизбежным.
В двадцатые годы рассматриваемая проблема получает освещение на страницах военных изданий. Публикуется множество работ, посвященных различным аспектам истории Красной армии в годы Гражданской войны, в том числе проблеме комплектования армии и дезертирства из ее рядов.
Так, например, в монографии С. Оликова в центре внимания оказалась проблема дезертирства из Красной армии. В ней впервые в историографии показаны реальные масштабы этого явления и затронута проблема «зеленого движения» на территории Советской России в годы Гражданской войны. По мнению автора, причины массового дезертирства крестьян из Красной армии напрямую были связаны с состоянием тыла. Именно влияние тыла способствовало «разложению армии». Деревня засыпала действующую армию сообщениями о полном отсутствии рабочих рук в хозяйстве, о недостатке или отсутствии пособий, о несправедливых действиях местной власти и пр.{32}
Реакцией на подобные сообщения было «массовое дезертирство» красноармейцев, которое Оликов рассматривает в неразрывном единстве с «массовым бандитизмом», определяя последний как «воинствующий вид злостного дезертирства». «Массовый бандитизм», по его мнению, был выражением стихийного протеста «малосознательных масс против действий власти» и Гражданской войны как таковой. Он порождался войной и был ликвидирован с ее завершением{33}. В своей работе Оликов подробно пишет о том, как большевики боролись с дезертирством и «зеленым движением»{34}.
Масштабы «зеленого движения» в указанный период показаны в монографии Н. Мовчина, посвященной комплектованию Красной армии в годы Гражданской войны. Наибольшую опасность для большевиков «зеленые» представляли летом 1919 г., когда волна дезертирских восстаний прокатилась по прифронтовым губерниям центрально-черноземного района Советской России. В Воронежской и Тамбовской губерниях дезертиры соединились с белоказаками, линия восстания «зеленых» захватила Саратовскую губернию, шла к Балашову, на Тамбов, создав даже угрозу Южному фронту{35}.
В трудах историков 1920-х гг. затрагивается не только история крестьянского движения против большевиков, но и против существовавшего в Среднем Поволжье во второй половине 1918 г. Комуча.
Так, И.А. Колесников, анализируя ситуацию, сложившуюся на территории Самарской губернии в 1918 г., приходит к выводу, что неспособность Комуча создать «крепкую вооруженную силу» определялась позицией крестьянства, уставшего от Гражданской войны, испытавшего на себе «зубодробительную военную практику реакционного монархического офицерства»{36}.