- Не извиню.
- Правда, извини, - Ира наклонилась и положила ладонь подруге на руку. - Это всё язык мой поганый, вырвала б да бросила. Поцелуемся?
- Поцелуемся.
- С языком?
- Нет уж, лучше вырви да брось.
Они поцеловались.
- Ты бы только видела его, какой он тогда стоял, у него взаправду всё на лице было написано. Он потом мне рассказал и про кондитерскую, и про шоколадные грибы, а я и так уже тогда все эти грибы у него на лбу видала. Вот он рассказывает: грибы, и я вспоминаю: точно, как раз грибы и были. Как на табло каком.
Ира покачала головой:
- Мой про грибы бы ни за что. Мой, слава Богу, до грибов и не додумался бы. Как и до мухабора. Хотя табло у него, конечно, будь здоров, втрое шире.
- А он рассказал, в тот же день, почти сразу рассказал. Ему стыдно было, и за то стыдно, что он растяпа такой несусветный, и за то, что он хотел что-то выдумать, чтобы растяпистость эту свою прикрыть. Ты понимаешь, он знает про себя всё, и что рассеянный, и смешной, и всякий, но он решил: пусть у меня не получается быть другим, но мужества быть таким, как есть, у меня хватит. Он считает, что врать бессмысленно, и строить из себя что-то бессмысленно, абсурдно, всё равно никто никому не поверит. Он говорит: ветер может мечтать стать огнём, но притвориться, что он - огонь, ветер всё равно не может. И так же у людей. Я не могу объяснить. Я чувствую.
- Ну а твои-то как отнеслись?
- Мать плохо. Отец никак. Но ты знаешь, у меня бабушка - мать и отец.
- А она хорошо?
Лена подумала.
- Может быть, она считала, что я должна быть счастлива с не совсем таким человеком. С немножко другим. Немножко таким, а немножко другим. Но я счастлива, и она говорит, что мне видней.
- А ты счастлива?
- Да. ДА. Взаправду. Вот те крест. Чтоб я сдохла. Я сразу поняла, что буду счастлива, в тот же день, мне кажется, в ту же минуту. Во всяком случае, я помню минуту, когда поняла. Я сразу почувствовала, что это - МОЁ. Ты знаешь. Ты помнишь, когда ты почувствовала, что это - твоё?
- А как же! Как мой первый раз вставил, так сразу и почувствовала.
- Так, всё! Смерть!
- Стой, чашку поставлю, разобьёшь!
- Смерть тебе и чашке!
- Кресло! Кресло испортишь!
- В кресле этом тебя и похоронят!
Счастливый и ничего не понимающий Костя стоял в дверях и кричал:
- Если вы решили драть взаимные волосья...
- Муж! Муж пришёл любимый! - вопила терзаемая Ира.
- Смерть и ад!
- Если вы решили драть...
- Всё, погибаю, но не сдаюсь! Последнее средство! - Ира набрала полную грудь воздуха. - Мухобор! Мухобор!
Покраснев ещё самую малую чуточку, и без того раскрасневшаяся Лена тут же очутилась сидящей в соседнем кресле, со смущением и надеждой глянула на Костю и мгновенно успокоилась. Ира тоже приняла вертикальное положение, картинно откинулась в кресле и томно произнесла: