— Вот здесь было отверстие, — сказал Локвуд. — Довольно большое. Кто-то заделал его. Люси, видишь, как отличается цвет?
— Ага. Мы сможем снова его открыть?
— Это не должно быть трудным, — он взвесил свою монтировку. — Все тихо?
Я бросила взгляд поверх своего плеча. За исключением маленького круга, освещенного светильниками, остальное пространство комнаты утопало во мраке. Мы были освещенным островком в темном море. Я ничего не слышала, но тишина давила все сильнее и сильнее: я чувствовала, как она растет в моих ушах.
— Сейчас — тихо, — сказала я. — Но это ненадолго.
— Тогда, поспешим.
Его монтировка с хрустом вошла в стену. Поток крошек каскадом рухнул на пол.
Двадцать минут спустя, вся одежда была белой от штукатурки, ботинки утопали носами в куче под осколками стены. Проделанная нами дыра была с пол моего роста и шириной с взрослого мужчину. За ней торчало грубое, темное дерево, усеянное старыми гвоздями.
— Что-то вроде доски, — сказал Локвуд с напускной безмятежностью. — Бок коробки или шкафа, или им подобного. Похоже, ею закрыли всю полость внутри стены, — он стер со лба пот.
— Да, — согласилась я. — Про стружку не забывай.
Он шагнул слишком далеко и сбил несколько железных частиц с их мест. Об этом нужно помнить всегда. Следуй правилам и будешь в безопасности. С цепями дело обстояло бы проще, стружка очень коварна, ее линию легко повредить. Я присела и мелкими, методичными движениями щетки все поправила. Тем временем Локвуд сделал глубокий вдох и принялся колотить монтировкой по доске. Я же соскребла и отбросила прочь несколько пригоршней штукатурки, которые могли попасть на наш барьер. Закончив с этим, я осталась сидеть на корточках, упершись пальцами в деревянные половицы.
Так продолжалось минуту или больше.
Когда я встала, Локвуд успел повредить одну из досок, но не разрушил всю конструкцию. Я похлопала его по плечу.
— Ну что? — он снова ударил по стене.
— Она вернулась.
Звук был еще слишком слабым, он сливался с шумом, который мы здесь устроили. Но я почувствовала легкую вибрацию в полу, и поэтому столько сидела у него. Стояло мне это произнести, как звук стал расти: три быстрых толчка — и жуткий глухой удар — затем тишина, до того, как последовательность не началась снова. Это был бесконечный, повторяющийся цикл, который не мог измениться. Отзвук памяти о падении мистера Хоупа с лестницы.
Я сказала Локвуду, что услышала.
Он отрывисто кивнул.
— Ладно, в конце концов, это ничего не меняет. Будь начеку и не дай выбить себя из колеи. Этим она и займется, ей уже удалось распознать твою слабость.
Я потрясенно заморгала.
— Прости? Что ты сказал?
— Ох, Люси, сейчас не тот момент. Я всего лишь, имел в виду твою эмоциональность.
— Чего? Так гораздо лучше.
Он тяжело дышал.
— Все что я сказал, это… это такая грань твоего Таланта, быть более чувствительной, чем я, но ирония заключается в том, что чрезмерная чувствительность делает тебя легкой мишенью для сверхъестественного воздействия, а это в определенной ситуации способно создать проблемы. Довольна?
Я уставилась на него.
— На минуту мне почудилось, ты говоришь, как Джоржд.
— Люси, тебе почудилось.
Мы отвернулись каждый в свою сторону: Локвуд к стене, я лицом к комнате.
Мои пальцы перебирали рукоять рапиры. Я ждала и продолжала изучать темноту. Стук, стук… СТУК раздавалось эхо в моих ушах.
Треск говорил мне, что монтировка Локвуда вклинилась между досками. Он толкал ее вбок изо всех сил. Дерево скрипело, гвозди сдвигались.
Очень медленно один из наших светильников стал гаснуть. Его свет мерцал, колебался, неуклонно бледнел и уменьшался, пока совсем не иссяк. И тут же другой ярко вспыхнул. Баланс света в комнате изменился: наши тени странно раскачивались, вытянувшись на полу.
Порыв холодного ветра ворвался в кабинет. Бумаги на столе зашевелились.
— Ты не думаешь, что она хочет, чтобы мы сделали это? — задыхаясь, спросил Локвуд. — Может она хочет, чтобы ее нашли.
Где-то в коридоре хлопнула дверь.
— Не похоже, — ответила я.
Двери застучали по всему дому. Одна за другой, семь подряд.
— Скучно! — проворчал Локвуд. — Ты это уже делала! Попробуй что-нибудь новенькое!
Внезапно наступила тишина.
— Сколько раз, — процедила я, — можно тебе говорить, чтобы ты над ними не насмехался? Это никогда не заканчивалось хорошо.