Он ухмыльнулся. Я облегченно кивнула в ответ.
В этот момент на нас повалились выломанные доски – и за ними открылась пустота.
Мы должны были предвидеть, что нас ждет. Разумеется, должны были – но все равно это был шок. И совсем не лучший вариант, когда ты испытываешь шок, не успев при этом восстановить равновесие. А мы с Локвудом все еще качались на краю железной черты. Так что как следует рассмотреть то, что открылось внутри замурованного дымохода, я не смогла – мешали наши перепутавшиеся руки и ноги и то, что при этом Локвуд, стараясь удержаться за границей очерченного полукруга, навалился на меня.
И все же я успела увидеть достаточно много. Достаточно для того, чтобы увиденное огнем обожгло мой мозг.
У той, что была внутри дымохода, все еще сохранились светлые волосы, сильно запачканные сажей и пылью и так плотно оплетенные паутиной, что трудно было сказать, где кончаются волосы, а где начинается паутина. Все остальное, кроме волос, распознать было намного труднее – обнажившиеся пожелтевшие кости, оскаленные, лишенные губ зубы, прилипшие к скелету лоскуты сморщившейся потемневшей кожи. Все это уже лет пятьдесят простояло в узкой кирпичной нише. С обнажившихся костей свисали лохмотья красивого летнего платья – того самого, с оранжево-желтыми подсолнухами, которые и сейчас просвечивали сквозь кокон паутины.
А дальше я не удержалась на ногах и грохнулась на пол. Навзничь. Приложилась затылком к половицам, и из глаз у меня посыпались искры.
А спустя еще секунду на меня всем своим весом навалился упавший Локвуд. Я охнула.
Затем искры исчезли, мозги прочистились и я открыла глаза. Я лежала на спине, по-прежнему сжимая в ладони серебряную сеть, которую, оказывается, не выронила и не потеряла. Это была хорошая новость.
Но была плохая: я снова выронила свою рапиру.
Локвуд уже скатился с меня куда-то вбок. Я тоже перекатилась, вскарабкалась на корточки, бешено огляделась по сторонам, ища свое оружие.
Но вместо своей рапиры я увидела беспорядочно сбившиеся в кучу железные опилки, которые мы стронули с места, когда падали, Локвуда, стоявшего на коленях опустив голову, с развевающимися на ветру волосами и пытающегося вытащить рапиру, застрявшую под его длинным тяжелым пальто.
И молча плывущую над ним призрачную девушку.
– Локвуд!!!
Он резко вскинул голову. Пальто туго перекрутилось вокруг его коленей и не давало возможности дотянуться до пояса. Времени вытащить рапиру у него не было.
Девушка спланировала ниже, оставляя за собой тонкий шлейф потустороннего света, и протянула к лицу Локвуда свои длинные бледные руки.
Я не раздумывая выхватила из кармашка на поясе банку с греческим огнем и швырнула ее. Банка разминулась с Гостьей и грохнулась о стену. Хрустнул стеклянный предохранитель. Ослепительная вспышка магния насквозь пронзила своими лучами Гостью, и ее фигура исчезла в туманном облаке. Локвуд тряс головой – в его волосах продолжали догорать искры магния.
Греческий огонь – прекрасная вещь, кто бы спорил. Эта смесь мелких железных опилок, магния и соли поражает Гостя сразу тремя способами.
Раскаленное железо и соль насквозь пронзают вещество, из которого состоит призрак, а ослепительный свет вспышки магния причиняет ему невыносимую боль. Но (тут-то и зарыта собака) хотя греческий огонь сгорает очень быстро, почти моментально, он тем не менее успевает поджечь не только Гостя. Вот почему в «Руководстве Фиттис» категорически не рекомендуется использовать греческий огонь в помещениях, за исключением тех случаев, когда ситуация полностью находится под контролем агента.
В нашей ситуации мы имели набитую бумагами комнату и очень злобный Спектр. Как вы считаете, можно назвать такую ситуацию «полностью контролируемой»?
Конечно, нет, и здесь я с вами полностью согласна.
Что-то где-то завывало от боли и гнева. Гулявший по комнате ветер, поначалу слегка притихший, взвыл с удвоенной силой. Подожженные греческим огнем листы бумаги взмыли в воздух и стремительно полетели прямо мне в лицо. Я успела отмахнуться, они отлетели в сторону и начали корчиться, словно сминаемые невидимой рукой. Затем горящие листы разлетелись по всей комнате, опускаясь на книги и полки, на стол, занавески, высохшие от времени папки и письма, на пыльные подушки кресла…
Словно звездочки на вечернем небе, один за другим замерцали язычки пламени. Их было много, и они загорались повсюду.
Локвуд наконец поднялся на ноги. Его волосы и пальто дымились. Пальто он с себя сорвал и отшвырнул в сторону. Сверкнуло серебро – это он выхватил свою рапиру. Взгляд Локвуда был устремлен в остававшийся в тени угол комнаты. Там, среди бешено крутящихся в воздухе бумажных листов, начинала заново формироваться призрачная фигура.