— Хочешь сказать стоп? — его голос низкий и проницательный.
Я сглатываю, чувствуя, как смешиваются страх и возбуждение.
— Нет.
Может, я и не в себе, раз позволяю кому-то так над собой издеваться, но в моей киске бывали вещи и похуже. Вспомнить хотя бы тех «верующих» красавчиков, которые приходят в три ночи, цитируют «Алхимика» и думают, что все женщины мечтают о них, потому что они такие просветленные.
— Вот так, умница. Глубже дыши, детка.
Странно, но я доверяю Уэсу. Даже когда нож проникает глубже, я закрываю глаза, сосредоточившись на этом легком царапающем ощущении, которое постепенно проникает внутрь, и мои стенки сжимаются вокруг него с каждым дюймом. И я считаю каждый вздох.
— Думаешь, я не вижу твою тьму за этими милыми шрамами? — шепчет он, вводя лезвие глубже. — Ты как заброшенный дом с привидениями, Татум. Идеально проклятая. Я могу трахать тебя до потери сознания этим ножом, пока ты не закричишь от боли и удовольствия, пока твои внутренности не разорвутся, пока не начнешь умолять меня остановиться. Но я не остановлюсь, детка. Я буду насиловать тебя до тех пор, пока твои внутренности не будут стекать по моему члену, пока твоя набухшая маленькая пизда не пропитается кровью и спермой, удовольствием и болью, и твоими сладкими гребаными соками.
Как раз в тот момент, когда мне кажется, что он собирается отступить, он вводит лезвие глубже, вызывая резкий вздох, и я замираю, готовая выкрикнуть стоп-слово. Но он вдруг останавливается, медленно выводит лезвие, пальцами шире раздвигая мою киску.
Уэс встает за моей спиной, поднимает нож, его кончик блестит в лунном свете. Он приподнимает маску, обнажая рот, и длинным языком проводит по лезвию от рукоятки до острия.
— Ммм, твой страх на вкус бесподобен.
Он проводит лезвием вдоль моего горла, слегка надавливая на подбородок, заставляя меня задрать голову вверх. Уэс запускает пальцы в мои волосы, тянет, резко откидывая мою голову назад и обнажая шею.
Я рассматриваю его лицо: темная щетина на четко очерченной челюсти и полные губы, блестящие от моих соков. И в этот момент я кое-что понимаю. Суровое напоминание, что этот мужчина — реален, и знает меня лучше, чем кто-либо другой. И это пугает так же сильно, как и завораживает.
Он разворачивает нож, сжимает плоское лезвие одной рукой, а другой сдавливает мои щеки, заставляя открыть рот. Внезапно наклоняется и целует меня — грубо, с жадностью. Но прежде чем я успеваю ответить, он отстраняется, оставляя меня на грани безумия.
Он плюет в мой рот, шлепает по щеке и натягивает маску. Все происходит в одно мгновение. Вместо отвращения я чувствую странную свободу, когда на языке остается вкус дыма и мяты. Я не могу оторвать взгляд от черных сетчатых отверстий, где должны быть его глаза, а пальцы касаются губ, где должен быть его рот.
У меня было всего два правила: маска должна оставаться на нем, и он никогда не должен выходить из образа. Несмотря на свои требования, я все равно умираю от любопытства, пытаясь представить, как он выглядит на самом деле. Но мои мысли прерываются, когда он вводит рукоятку ножа мне в рот.
— Хорошенько намочи его для меня, детка.
Я всасываю его, покрывая слюной, пока он проталкивает его глубже. Я провожу языком по рукоятке, и он вводит ее дальше, а затем вынимает, медленно и мучительно трахая мой рот. Он проталкивает его все глубже в мое горло, пока слюна не скапливается, и я почти задыхаюсь, но пытаюсь держать себя в руках. Вот и конец моей безупречной способности не давиться.
Внезапно перед моим лицом оказывается телефон. Последнее, что я хочу, — произнести слово, которое крутится у меня на языке, особенно понимая, что он мог бы легко убить меня. Но я знаю свою границы.
— Желтый, — пытаюсь сказать я, но мой голос искажен рукояткой во рту. Я показываю пальцами знак мира и трижды стучу ими по руке, сигнализируя о стоп-слове.
Уэс резко вытаскивает нож, словно это зонд, который удаляют из горла. Я судорожно вдыхаю, наполняя легкие кислородом.
— Желтый, — повторяю я хриплым голосом.
Я тру горло, пытаясь облегчить боль, и глотаю. Уэс склоняет голову набок:
— Тебе нужно уточнить, мертвая девочка. Я не умею читать мысли. Расскажи, что у тебя на уме. — Его голос становится мягче, заставляя мою кожу покрыться мурашками. Но я не понимаю, это искренность или часть его игры.
— Я не хочу, чтобы меня снимали, — хриплю я. — По крайней мере, не хочу, чтобы было видно мое лицо.
В этот момент телефон в моей руке вибрирует, вырывая меня из размышлений.
— Ты собираешься ответить, мертвая девочка? — его голос снова становится жестким и насмешливым. — Ничего, я подожду.