— День 7 ноября 1944 года, — продолжал Кацука, — в тюремной камере 133 начался как любой другой из 1088 дней его заключения, до тех пор, пока в двери не повернулся ключ надзирателя. Открылась дверь камеры. Доктор Зорге лежал на своем матрасе, читал толстую книгу. Но в этот день пришел в камеру не только надзиратель, а и полковник Нагата–сан, начальник тюрьмы. Сам я стоял позади полковника. Когда узник увидел Нагату в парадной форме, он закрыл книгу, откинул одеяло и сел на койке. Полковник Нагата поздоровался с ним как положено по службе, по всем правилам, что роднит японцев с прус- сками при исполнении служебных обязанностей.
— Вы доктор Рихард Зорге? Родились 12 апреля 1895 года в Баку? — спросил его, как предписано, полковник.
Зорге встал, подтвердил эти данные.
— Доктор Зорге–сан, по приказу его превосходительства министра юстиции сообщаю вам, что сегодня состоится ваша казнь.
Нагата ждал реакцию осужденного, но лицо Зорге оставалось спокойным, на нем не дрогнул ни один мускул, незаметно было никакого страха перед смертью. В высшей степени самообладание и хладнокровие Зорге произвело на нас глубочайшее впечатление, особенно на Нагату. Какое‑то время стояли в оцепенении.
— Все приготовлено, Зорге–сан, — сказал полковник, — но я могу несколько повременить…
Узник же дал понять, что он не нуждается в отсрочке.
— Зачем? — улыбнулся он. — Сегодня я и без того ничем лучшим не намеревался заниматься.
Как начальник тюрьмы, полковник Нагата ничего подобного раньше не слышал и не наблюдал, чтобы при
говоренный к смерти с таким спокойствием и с такой готовностью встречал свой последний очень короткий путь от камеры до виселицы.
— Нужно ли вам время… для того, чтобы написать письмо или еще что‑то?
Зорге покачал головой.
Белому осужденному к смертной казни в Японии, в стране восходящего солнца, начальник тюрьмы предложил свидание с христианским священником.
— Зачем?.. Когда я стою и так перед высоким шефом.
Нагата слегка поклонился.
— Я не хотел бы вас торопить, Зорге–сан.
Выше на целую голову японца, Зорге ответил полковнику таким же, полным вежливости поклоном.
— Единственное, что я должен еще сделать, — сказал Зорге, — так это поблагодарить вас и господ стражников за заботу обо мне, доверие и дружеское расположение, которое оказывалось мне в тюрьме его императорского величества.
Полковник Нагата воспринял эту признательность совершенно серьезно и как вполне заслуженную. Со своей стороны пожелал ему всего хорошего на пути в другой мир.
— Очень любезно с вашей стороны, господин полковник, — ответил ему Зорге. — Я этим очень взволнован, только не знаю как это все будет выглядеть, не останется ли это благим пожеланием.
Нагата не вникал в существо этих слов.
— Доктор Зорге–сан, я сожалею, что было отвергнуто наше намерение обменять вас на наших людей. Мы даже пошли на уступку, предложили Советам обменять на одного нашего агента.
— Советам?.. — изменился доктор Зорге в лице.
— Естественно, вы же советский гражданин.
— Мне кажется, очень, очень мало вы просили за такого как я.
— Конечно, — согласился полковник. — Но ответ был отрицательным. Нет… Теперь ничего другого не остается как…
Зорге, плотно сжав губы, молчал.
Нагата и другие присутствующие тоже молча ждали некоторое время в мрачной камере.
Наконец приговоренный вскинул бодро голову, взглянул на нас.
— Чего мы еще ждем, господин полковник? — спросил резко Зорге. — Идемте!.. — шагнул он.
Мы расступились, пропустили его к выходу из камеры в коридор. У железной двери камеры стояли два военных полицейских и надзиратель. Они были удивлены, не ожидали, что так быстро появится узник. Зорге поздоровался с ними. Он не был связан, как обычно связывают смертников. Мы шли по длинному тихому коридору. Слышны были только наши шаги. Это было, конечно, не церемониальное конвоирование узника, которое можно увидеть в кино.
Полковник шел впереди, Зорге между полицейскими, я с двумя свидетелями замыкали шествие. Зорге не подавал ни малейших признаков волнения, даже выглядел не озабоченным. И это поражало нас всех. Он без промедления ступил на узкую винтовую лестницу, ведущую вниз, на первый этаж.
Молча наша небольшая группа пересекла тюремный двор, а потом без спешки вошла в другой, несколько больший. В нем, в дальнем углу, было невзрачное бетонное здание. С высоко поднятой головой Зорге прошел в его узкую дверь.
Я был поражен, как, наверное, и узник, внутренностью этого каземата, как будто мы вошли в храм, в чисто японском стиле.