— Мы в одинаковом положении, — заметила Ольга.
— Нет, — не согласился Геннадий Иванович. — Оно от
личается и весьма существенно, — не стал он вдаваться в подробности.
Ольга задумалась над этим, помолчала, а потом сказала:
— Ты не думай об этом.
Из этого он не мог понять, где проходит граница между ее истинным отношением к нему и к Василию. Временами даже закрадывалось подозрение в ее игре.
Геннадий Иванович не мог не думать о затянувшемся романе, о том, что он уже не мыслил себе жизнь без Ольги, раскрывшеайся перед ним с тайной женственностью, о которой он мог только мечтать. Каждый день, когда он не видел Ольгу, стал для него чем‑то незаполненным, в нем чего‑то не хватало. Он дал ее даже тогда, когда знал, что она прийти не может.
Ее отъезды на один–два дня из поселка в город по каким‑нибудь своим делам тянулись для него слишком долго. Он сам себя поругивал и убеждал, что без этого не обойтись, но сознание того, что она куда‑то уехала, довлело над ним.
Он искал для себя занятий, чтобы отвлечься от этих назойливых мыслей. Не скрывал и перед ней своих настроений, иногда даже просил никуда не уезжать.
Она тоже ему говорила:
— Два дня, так долго…
Он начинал улавливать доносившийся до него шепот в трестовских коридорах, как тетеревиный ток по весне, о их отношениях.
Геннадий Иванович понимал, что все это может дойти до неприятностей, до анонимок, до парткома и тогда ему несдобровать. Он терял все, да и Ольге достанется. А сколько будет злорадства и какого!.. Но даже этот нависший над ним дамоклов меч, не пугал его.
«Так случилось, так случилось», — повторял он про себя, мучительно искал выход, оправдывался перед собою сложившимися у него семейными делами, не надеялся что его кто‑то поймет. Ольга была права в том, что они оба находятся в одинаковом положении.
У человека всегда возникает потребность поделиться нахлынувшей радостью, разрядиться от тяжких переживаний, поделиться с кем‑то, услышать сочувственное слово. У Геннадия Ивановича тоже кое‑что прорывалось наружу, однако я его не расспрашивал, не судил, не лез в советчики.
33
По дипломатическим каналам компетентные органы обращались в посольство Турции в Москве с предложением обменять осужденного турецкого гражданина на двух преступников, угнавших самолет из Симферополя.
Однако, турецкая сторона не проявляла заинтересованности, долго отмалчивалась, а после напоминания с полным равнодушием к судьбе своего гражданина отклонила это предложение, заявив:
— Раз он совершил преступление, осужден судом, значит, виновен и это его личное дело.
Другими словами — знал, на что шел и пусть расхлебывается сам.
Между тем осужденный, признавая свою вину, заверял, что больше никогда в жизни не пойдет на преступление против нашей страны, писал прошения о помиловании, надеясь, что турецкое консульство заступится за него.
Причины такого отношения турецких властей лежали, конечно, гораздо глубже. Уже не первый раз Турция не выдавала советской стороне преступников, угнавших самолеты и попросивших политического убежища. На этих позициях она оставалась и по данному делу с менее тяжкими последствиями, чем захват самолета двумя литовцами, убившими бортпроводницу Надю Курченко.
Турки упрямо молчали, несмотря на обращения к ним общественности и родственников погибшей. И к Исмаилу Сари никто не наведывался. Он же обращался к Аллаху, милостивому и милосердному. Ведь в Коране сказано: «Вспомните же меня, Я вспомню вас… Аллах прощает, кому захочет. Аллах — прощающий, милостивый! Просите помощи у Аллаха и терпите!»
Исмаила Сари, так и не дождавшегося представителей консульства, отправили в лагерь для отбывания срока наказания.
Совсем по–другому реагировало посольство Канады в Москве, когда был арестован долгие годы разыскиваемый Гелдиашвили Давид, грузин, уроженец города Батуми, проживавший в Монреале на Норберт–стрит, 92. Оно стало горой на его защиту.
…Молодому солдату на КПП в Шереметьевском международном аэропорту показалось странным — грузин, а канадский подданный. Через тридцать с лишним лет Гелдиашвили решил побывать в Грузии — от тоски по Родине никуда не уйти, заграница не спасает, особенно если возраст обильно посеребрил голову.
4'-
л-
V-
Солдат–пограничник вернул ему канадский паспорт, сказав:
— Пожалуйста, добро пожаловать.
Гость гулял по Москве, спустился в метро, заходил в магазины, присматривался к быстротечной столичной толчее, оглядывался, вел себя настороженно. После долгих лет, с иностранным паспортом в кармане, ему и в голову не приходило, что кто‑то в тучном немолодом человеке опознает прежнего франтовитого батумского парикмахера с ниточкой черных усов под крючковатым носом. Он же стал неузнаваемым даже близким людям, как ему думалось.