На свою беду, ничего не подозревая, я попал к врачу- экспериментатору. Меня отпугивал его холодный, безразличный взгляд, таивший надменность, неприязнь к пациенту. Он как бы отбывал повинность, обходя больных, держал меня в какой‑то неопределенности. Поначалу не находил ничего угрожающего и даже собирался меня выписать. Об этом мне по секрету сказала тихо сестра, молодая женщина с безупречно чистым, греческого стиля лицом, словно изваянным античным скульптором.
Ее белый халат, белая косынка на голове с вышитым крохотным красным крестиком придавали ей строгий вид сестры милосердия и отличали от других сестер, непрерывно сновавших по больничным коридорам. Она —- Ирина, представлялась мне идеальной сестрой, всегда чем‑то озабоченной, наделенной милосердием природой, без чего
медицинская сестра — не сестра, а бесчувственный надзиратель.
Она редко улыбалась. Но, когда на ее лице расплывалась улыбка, она была целительной, на какое‑то время унимавшей все болячки, становилось светлее и уютнее на душе.
Она приносила таблетки, делала инъекции, каждый раз поправляла одеяло или взбивала тощую больничную
подушку.
Мне казалось, что она сопереживала мое вынужденное пребывание на скрипучей палатной койке и поэтому я верил ей больше, чем мудрому врачу.
— Отдохните, — однажды сказала она, взяв у меня из рук книгу.
Полистала, посмотрела на обложку, вздохнула и положила на тумбочку.
Я читал «Жизнь взаймы» Ремарка. Понимал, что не совсем подходящий сюжет для больницы, но и не худший вариант, поскольку автор в повествовании утверждал личную порядочность обреченных, простых смертных, противопоставляя представителям высшего общества, которые гнили заживо во лжи и подлости, но не брезговали никакими приемами за место под солнцем. Что‑то подобное проявлялось и у нас.
— Хотите я принесу вам что‑нибудь другое? — спросила Ирина.
— Что? Я не читаю все подряд, я пленник своих представлений о земном бытие, пленник своей мечты…
— «Подругу французского лейтенанта» Джона Фаулза читали?
— Не читал. О чем она? В двух словах…
— Книга захватывающая. Человеку в жизни предписывается жесткий выбор норм поведения. Эти нормы нередко подавляют человеческое чувство, устанавливают ложные моральные ценности, уродливые, циничные, но многие пристраиваются к ним и успешно ведут свою партию, добиваясь своего.
— Принесите. То, что нужно.
Книга увлекла меня загадочностью с первых страниц. Я спрашивал себя, что находила в ней Ирина и невольно искал что‑то общее между героиней и сестрой. А через некоторое время вообще терял ощущение грани в своих сравнениях из‑за того, что мне уже хотелось, чтобы Ирина походила на Эмили Вудраф. А, может, у сестры тоже
была тайна, о которой она мне не говорила? Нередко Ирина о чем‑то задумывалась, отрешаясь от всего и тогда я видел негодование на ее лице.
— Вы больше меня знаете, что у нас много похожего на то, о чем пишет Фаулз, — услышал я от сестры. — Преуспевают те, кто следует далеко не чистоплотным «правилам игры», принятым нашими «джентльменами». Доходят до того, что даже больных не оставляют в покое.
— Что вы имеете ввиду?
— Если не выдадите, Алексей Иванович?
— Боже упаси…
— На днях приходила одна особа и интересовалась вашим здоровьем. Как долго вы будете еще у нас? Я ухожу в отпуск и должна была вам сказать.
— Кто она?
— Доверенное лицо директора завода. Она приходила к доктору, а его не было. Я с ней говорила, а потом они долго с глазу на глаз беседовали. Больше ничего не знаю.
Я насторожился. Сестре ничего не сказал. Я понимал, что «забота» о моем здоровье должна проявиться в предвыборных махинациях.
При очередном обходе я напомнил доктору о выписке. Не. раздумывая он предложил мне проверить мотор под нагрузкой. Я не знал как мне поступить, но отказываться не стал.
— Походите километров пять вокруг сквера…
— Это для вас не нагрузка, — послушав меня после такой разминки, сказал врач.
Я с удовлетворением воспринял такое заключение доктора.
— Повторим. Десять кругов вокруг сквера по периметру быстрым шагом и сразу ко мне, снимем кардиограмму.
Я добросовестно выполнил его рекомендацию, но на второй этаж еле поднялся. В глазах у меня потемнело, голова кружилась, я держался за перила, чтобы не свалиться на лестнице. Не знаю как я лег на кушетку, не помню, как прикрепляла сестра датчики. На какое‑то время сознание отключилось.