— Так у вас же инфаркт, — сказал хладнокровно врач, когда я пришел в себя. Я не знал, что это значит. Чувствовал только боль и тошноту. Мне дали какую‑то таблетку.
— Лежать и не вставать. Кормить будем в палате, в кровати.
Я ушел. Меня тут же начали колоть, давали таблетки,
от которых, как мне казалось, усилились боли в сердце. Я об этом сказал доктору. Таблетки не помогали. Он не знал, что же дальше, как меня лечить. Я это понял по его растерянному лицу, хотя он стремился этого не показывать, оставаясь с непроницаемым видом. Через несколько дней я вышел из палаты в сквер на свежий воздух. Рабочий день уже кончился, все врачи разошлись, а мой лечащий почему‑то задержался. Увидев меня, он подошел с портфелем в руке, не спросил о самочувствии, смотрел как на какой‑то предмет, припоминая, что же хотел сказать.
— Вам надо ехать в Москву. Вам показана операция.
Он еще что‑то говорил невнятным голосом, но я его
больше не слушал. Да и он шел домой, на ходу предлагал мне операцию не где‑нибудь, а на сердце. Я не стал его задерживать и упрекать, что он своим экспериментом довел меня до такого состояния.
С нелегкими мыслями я переночевал в палате. Утром собрал все в портфель и убежал из стационара, чем вызвал переполох у всего персонала. Знакомый профессор взял шефство надо мною, возмущаясь тем, что мне устроил экспериментатор. Между тем избирательная кампания набирала обороты, а я должен был придерживаться заданного профессором режима. Безнадежно отставал в активности от претендентов в депутатский корпус. Появились на заборах листовки с наветами в мой адрес усердствовавшего директора завода, шедшего в открытую против меня. Я же такого допустить не мог, строго придерживаясь закона. Позвонил в избирательную комиссию, указал на нечистоплотность «противника».
— Если не прекратится такое, я вынужден буду снять свою кандидатуру. У меня же на листовки денег нет и ответить ничем не могу. Меня отговаривал секретарь горкома, заверяя, что он на моей стороне. Это была ложь. Между ними был заключен альянс. Сам секретать боролся за избрание и нуждался в его помощи.
— Партия лежит плашмя и лучше ей не вмешиваться в выборы, — говорил мне секретарь горкома. — Только навредит…
Это было для меня ново. Везде партии борются за своих кандидатов и вдруг такое мнение. Моя избирательная платформа в защиту России, обновления нашей жизни, очищение от всего наносного, проведения реформ в рамках социалистического выбора, как это предлагала партия,
находила полную поддержку избирателей, где мне пришлось выступить.
Народ своим трудом создал супердержаву. С этим надо было считаться и не разваливать государство, а укреплять его.
После пребывания в стационаре, ко мне в кабинет ворвался довольно самоуверенный молодой человек, но уже успевший защититься и возомнивший из себя ученого, с предложением о сотрудничестве в избирательной кампании, что должно, как он просчитал, принести успех мне и ему. Я насторожился.
— Что конкретно вы имеете в виду? И почему обращаетесь именно ко мне?
Он как игрок не сразу раскрывал карты, но вынужден был изложить свои планы.
— Ваша контора располагает уникальными материалами и грешно было бы сидя на них не использовать. От вас исходят все головокружительные сенсации. О них пишут и говорят. Обыватель на них не то что клюет, а глотает. Умопомрачительную карьеру делает Калугин. Дайте мне что‑нибудь такое, чтобы зажечь ярким огнем рекламу.
— Саморекламу?
— Привлечь к себе внимание публики… И, конечно, к вам.
— Каким образом?
— Я ставлю перед вами в одном из своих выступлений громкогласно вопрос о реабилитации…
— Кого?
— Надеюсь, вы мне подскажете такое дельце. Упускать возможность никак нельзя. Нельзя отставать от моды, — распалялся кандидат в депутаты, упиваясь своей идеей.
— Ну, как же… Давайте реабилитируем Сорокина, бывшего Главкома на Северном Кавказе. Колоссально!..
— Мы не можем реабилитировать никого. Это дело прокуратуры и суда.
— Нам важно вытащить этот вопрос, взбудоражить избирателей громом среди ясного неба, а там и трава не расти.
— Но это же авантюра!
— Я бы не сказал столь категорично, — не обиделся кандидат в депутаты. — Есть, конечно, элементы риска. С этим я согласен. Рискнем? Все окупится, — уговаривал он меня.
— Вы что‑нибудь знаете о Сорокине?
— Кое‑что читал. Литературу…
— Дело Сорокина, вернее история его измены, известна каждому школьнику. Вы можете промахнуться, ставя вопрос о его реабилитации.
— Если начистоту, мне до лампочки его реабилитация, — доверительным тоном сказал кандидат. — Главное — пошуметь и извлечь из этого пользу. Сейчас все так поступают, чтобы пробиться. Все останется между нами. Слово джентльмена.