— Через два дня вы должны быть готовы, — сказал полковник Корчагин. — На самолете вас доставят в партизанский отряд. Доберетесь — тотчас же сообщите об этом по рации. Ваш позывной — «иволга». Открытым текстом ничего не говорить. Скажете: «Иволга прилетела в гнездо». Мы поймем… Выходить на связь — раз в два дня. Если что-то срочное и непредвиденное — то по мере надобности. Все говорить иносказательно. Мы разберемся… Каждое сообщение начинать словами… ну, скажем, такими: «Иволга поет». А дальше — о сути. Все понятно?
— Так точно, — почти в один голос ответили Стариков и Лысухин.
— Вы — боевая группа, — сказал Корчагин. — В каждой боевой группе должен быть старший. Старшим назначаю майора Старикова… Да, и еще, о нашей встрече и вашем задании — никому ни слова. Ни устно, ни письменно, ни даже полунамеком.
— Ну, на этом все, — сказал мужчина в маскировочной одежде и поднялся. — Готовьтесь. Переправлять на место вас будем не мы, а другие товарищи. Всего вам доброго и всяких успехов. Надеюсь, что когда-нибудь мы еще встретимся.
— Помнится, точно такие же слова сказала мне передовая трактористка после того, как я ее успешно сагитировал. — Лысухин улыбнулся своей обычной улыбкой — искренней, дурашливой и в то же время чуть-чуть хитроватой. — Именно такие — точь-в-точь!
— И что же — встретились? — спросил мужчина в маскировочной одежде.
— Не успели, — вздохнул Лысухин. — Потому что невпопад случилась война. А война — это сплошные расставания. Встречи будут после победы. Так что — встретимся, когда победим. И с передовой трактористкой, и с вами тоже.
…День близился к исходу, красное, совсем даже не весеннее солнце барахталось в темно-синих облаках, сгрудившихся на западной части неба. Воздух, пронизанный холодком, казался созданным из какого-то невиданного тончайшего хрусталя.
— Заморозками пахнет, — сказал Стариков. — И снегом.
— Да-да, — рассеянно согласился Лысухин. — Заморозками и снегом… А нас ждут веселые приключения. Уж такие веселые, что и не описать.
Стариков ничего на это не ответил, лишь искоса взглянул на Лысухина.
— А ты на меня не косись, — скривился Лысухин. — Ты лучше косись на самого себя. А я что ж? Я готов. Просто я сейчас в задумчивости. Размышляю.
— И о чем же, если не секрет? — спросил Стариков.
— Не секрет, — ответил Лысухин. — Но вот сказать не смогу. Потому что это лирические размышления. А разве их выразишь словами? Да и когда на такие темы размышлять, если не сейчас? Дальше, думаю, будет не до лирики.
Глава 5
Через два дня Старикова и Лысухина на самолете перебросили в партизанский отряд, который располагался в глухом лесном урочище и был с трех сторон окружен болотами. Казалось бы, болота — это сплошное неудобство и даже, если вдуматься, погибель для отряда. Если, предположим, с той стороны, где болот не было, к расположению отряда подберутся каратели, то, спрашивается, куда было деваться партизанам?
Но так мог рассуждать человек незнающий. То есть такой человек, который не был уроженцем здешних мест и никогда не жил в здешних краях. Для местных обитателей болота были сущим спасением. Ведь оно только на первый и неосмысленный взгляд представляется, что любое болото — это безвозвратная погибель. На самом же деле это совсем не так. Если в болоте знать потайные тропинки, знать ходы-выходы (а они — есть), то болото может оказаться и спасительным. Подступили каратели к расположению отряда — отряд тотчас же собрался и ушел по тем самым потайным тропинкам и ходам-выходам вглубь болот. Вот и спасение. А погоня, понятное дело, туда не сунется, а если и сунется, то себе на погибель. Каратели — они ведь не здешние и ничего о болотах не знают.
Теоретически рассуждая, тем же карателям можно было нанять знающего проводника из местных. Но попробуй-ка его для начала найти, такого проводника! Любой житель из окрестностей тотчас же станет уверять, что ничего он о болотах не знает, никакие ходы-выходы ему неизвестны, а коль так, то и сам он пропадет в тех ужасных трясинах, и всех карателей те самые трясины также поглотят. А потому лучше в те болота и вовсе не соваться.
Конечно, изредка находилась какая-нибудь продажная душа, которая либо из корысти, либо по злобности, либо из-за страха соглашалась сопроводить карателей через те болота. Но опять же, толку от того было мало. Потому что — мало было иметь при себе знающего проводника, надо было еще и самим понимать и чувствовать болото. А такого понимания у карателей как раз и не было. Все они были или фашистами, или их прислужниками-полицаями и карателями из числа подлых людишек. А потому, едва сунувшись в болото, они с проклятиями отступали. А партизаны, переждав лихое время, возвращались из болот, чтобы продолжить борьбу.