— Как нас научили, так мы ее и заложили! — глухим басом пробубнил старик. — А то как же еще?
— Значит, неправильно вас научили — коль не взорвалась! — махнул рукой Лысухин.
— Так ведь у других — взрывалась, — пожал плечами парнишка.
— Ну, стало быть, вы не усвоили науку, — ответил Лысухин. — Что-то сделали не так. Оттого она у вас и не взорвалась. Что ж, будем учиться заново. С нуля. Да-да-да! Ну а как вы хотели? Мина — это очень даже ценная штука! Это, можно сказать, взорванный фашистский поезд. Или мост. Или какой-нибудь другой вражеский объект.
— Да мы это понимаем… — сокрушенно покрутил головой старик.
— А коль понимаете, то слушайте меня внимательно! Вот глядите, как это делается…
…Воробья Лысухин заметил рядом с собой ближе к полудню. Точнее сказать, вначале ощутил его присутствие, а потом уже обратил на него внимание. Он, конечно, не знал, что это Воробей, но понял, что это именно он, каким-то особенным внутренним чутьем. Воробей оказался щуплым мужичонкой средних лет со сморщенным, усталым лицом, какие обычно бывают у многих жителей здешних мест — жителей, занятых постоянным тяжким трудом, обремененных заботами, а в последнее время еще и войной и всевозможными связанными с войной опасностями и тревогами. Хотя Лысухин пробыл в отряде всего ничего, но все равно со свойственной ему как разведчику наблюдательностью он заметил, что у многих партизан в отряде — такие же лица, как и у Воробья. То есть в этом плане Воробей ничем не выделялся из всех прочих партизан. Но все же это был именно Воробей и никто другой — тут Лысухин ошибиться просто не мог. Воробей стоял в отдалении и молча наблюдал за уроком, который Лысухин проводил с партизанами-минерами.
— Привет, — сказал Лысухин Воробью. — Подходи поближе, коль уж пришел. Что это ты такой робкий? Подходи, поучишься. Ты ведь тоже взрывник, как я понимаю?
— Нет, я не взрывник, — торопливо ответил Воробей. — Я по другой части… Просто проходил мимо, а тут, гляжу, новый человек в отряде…
— А-а-а, — с нарочитым равнодушием протянул Лысухин. — Значит, ты по другой части… А все равно — подошел бы, если есть время. Поучился бы… Авось и пригодится в будущем. Партизан должен уметь все. Он и взрывник, и разведчик, и… Я правильно рассуждаю?
— Да-да, — все так же торопливо ответил Воробей. — Вы правы… Я и сам хотел подучиться взрывному делу, но все недосуг.
— Тогда тем более присоединяйся, — сказал Лысухин. — Заодно поведай, как тебя кличут?
— Воробей.
— Что ж, Воробей так Воробей… А меня можешь называть Минер. Я инструктор по взрывному делу. Так что — прозвище мое по существу.
Воробей подошел к партизанам-минерам и молча стал слушать. Лысухин старался не обращать на него видимого внимания, но краем глаза он неотрывно следил за тем, как ведет себя Воробей. То, что он подошел к Лысухину и партизанам — было неспроста. Просто так, любопытства ради, он бы не подошел. Другие партизаны ведь не подходили, хотя урок Лысухин давал не где-нибудь в землянке, а под открытым небом. Все, кто проходил мимо, видели и слышали Лысухина, даже косились на него, но никто не остановился поблизости. А вот Воробей остановился. Значит, у него имелся какой-то конкретный интерес к личности Лысухина. И к тому же минувшей ночью командир отряда Федос также упоминал Воробья. Говорил, что подозревает его в том, что он — немецкий шпион.
А в результате получается очень даже любопытная картина. Тот, кого командир отряда подозревает в шпионстве, подходит к Лысухину и останавливается рядом. Нарочно подходит, целенаправленно — иначе бы прошел мимо, как проходят другие партизаны. И вряд ли это может быть случайным совпадением. Лысухин как опытный разведчик в такие совпадения не верил. Более того — он их не допускал. А стало быть, очень интересная птаха — этот Воробей. Что ж, пускай он полетает рядышком. Как раз это и надо Лысухину и Старикову.
…Встретились Стариков и Лысухин лишь с наступлением сумерек. Отошли в сторону подальше от посторонних ушей и глаз, присели на поваленное, обросшее мхом бревно.
— Ну и как прошел денек? — спросил Лысухин. — Научил дедов и юношей внедряться во вражеские тылы?
— Так ведь это дело секретное и тонкое. — Стариков устало махнул рукой. — Тут чем больше таинственности, тем вернее. Вот я с таинственным видом провел весь день. Утомительное, знаешь ли, дело.
— Это потому, что нет в тебе артистического таланта, — заявил Лысухин. — Прямой ты и понятный, как это бревно, на котором мы сидим. В отряде — оно и ничего, народ здесь простой и бесхитростный, а что будет, когда мы угодим туда?.. — Лысухин указал рукой куда-то вдаль. — А там-то, я думаю, нам нужно будет проявлять весь наш артистический талант во всю мощь. Иначе — хана нам. Так что учись, пока есть такая возможность, лицедействовать.