И сквозь образовавшийся проём, на секунду заслонив собою небо, завораживающе плавно вылетела и растворилась в солнечном мареве большая призрачная птица, чем-то отдалённо напоминавшая сову.
Тишина. Смятая постель, как брошенная скорлупа. Хоронить было некого. Бабушка ушла навсегда.
Пытаясь подавить панический, безотчётный страх, соседи суеверно поставили на кладбище крест, хоть под ним никто и не лежал. Пустое, ни о чём не говорившее сочетание букв на могильной табличке так и не стало именем умершей. Моей бабушки.
Васька меня сторонился, но я на него не обижалась. Он совсем вырос и, как мне казалось, поглупел (пустой накал и мнимая чувственность, бесполезное сотрясание воздуха — нашёптывал мне на ухо ветер). Мечтал выиграть первое место хоть в чём-нибудь, к тому же влюбился в новенькую девчонку из параллельного класса. Хм!.. Попался на смесь томной взрослой походки и лживо-наивного взгляда.
Мы почти не встречались.
Но иногда… Иногда случались сиреневые сказочные вечера, когда мы, как раньше, притягивались друг к другу и, без слов, убегали к старому омуту. Корявые толстые ивы, вздыхая, полоскали в воде струящиеся ветки, а между корнями мельтешили крохотные рыбки-синехвостки вперемешку с зыбкими солнечными зайчиками. Мы говорили ни о чём и обо всём, а потом долго молчали, чертя на песке какие-то неведомые символы. Под неуловимой насекомостью этих знаков мне чудилось живое существо, разорванное на куски и разбросанное по выдуманному лесу, знавшее скрытую причину нашего отчуждения, но неспособное воспроизвести её из-за непреодолимого барьера — зеркального отражения несуществующего ландшафта. Про бабушку Васька старался не вспоминать, как-то неловко обходя эту тему. Да и прилетавшие птицы вызывали у него теперь безотчётное раздражение. Болен, как так?.. — взволнованно вопрошали они меня. Я вздыхала — если бы! — а впрочем, лучше бы было так. Он же косился на них, хмурился, кусал губу, потом резко взмахивал руками, отгоняя птах на высокие ветки. То, что когда-то радовало и волновало, обернулось некой запретной темой, разрушавшей привычный и такой понятный для него мир, не требовавший верить и любить всем сердцем.
Но эти встречи случались редко, а потом и совсем прекратились. Тропинка к омуту затерялась среди разросшегося кустарника. Васька поступил в институт и перебрался жить в центр, в общежитие, забыв не только обо мне, но и о своей матери. Она замкнулась, не желая делиться своим горьким одиночеством. Я так и не смогла ей помочь, да и как тут чужую тоску осилить, руками развести, если своё собственное одиночество не давало вздохнуть, иногда всплывая во мне с такой силой, что несколько дней могли тянуться месяцами, с усилием передвигая сопротивляющиеся стрелки часов.
Только Лес ждал меня всегда, оставаясь самым надежным и желанным местом.
С ним мы были знакомы давно. Так давно, что время уже не имело значения, превратясь в немую бессмысленность описывать первое мгновение, когда Он позвал меня.
Однажды, как и предсказывала бабушка (как же она была права!), всё изменилось: сначала шелест листьев приобрёл живую, дрожащую трепетность, ощутимую почти физически, звуки и запахи вспыхнули, усилились и захлестнули, наполняя душу радостным ожиданием грядущего.
Лес стал другим.
Теперь и всегда… Теперь всегда, когда бы я ни окуналась в его влажное бархатное величие, он принимал меня в себя, поглощая без остатка, прорываясь насквозь тугими острыми побегами, разворачиваясь шёлковыми блестящими лепестками, оседая звездами росы и толстыми пушистыми шмелями, давая и давая жизненную силу, рождая и обновляя заново. Кожа моя всё более приобретала неуловимый оттенок, сливаясь с осенней листвой вечереющего лесного безмолвья, и глаза начинали переливаться в темноте, включаясь в сияющий хоровод лиц танцующих дриад и сильсов. Хлопая крыльями, гоня перед собой теплый ночной воздух, тяжело и немного неповоротливо старая Фрийс’ха опускалась ко мне на колени. Осторожно переступая когтистыми лапами, она устраивалась поудобнее и начинала говорить. О том, что я, рождённая дриадой, была утеряна для всех и всё забыла, о том, что потеряться и забыть всё нельзя, а голос души заглушить невозможно, что суть неизменна, и рано или поздно мы слышим её Зов. Ведь каждый, так или иначе, ищет своё единственное зернышко истины, прорастающее и раскрывающее ответ на главный вопрос, который задаёт Жизнь.