- Поедешь! - жестко надавил Антон, приближаясь к ней и надавливая на ее нервы. - И это не обсуждается.
- Нет, я сказала, - повышая голос, провозгласила Даша, не делая и шага назад, вжимаясь спиной в стену.
- Да, говорю я! - блеснул он глазами, нависая на ней каменной глыбой. - Завтра же. Собирай вещи!
И Даша не выдержала, заскрипела зубами, возмущенно охнула и кинулась к нему.
- Ты меня не слышишь, да? Совсем не слышишь?! Я с тобой никуда не поеду! Это мой дом, и я...
- Я твой опекун, деточка, - грубо перебил Антон, решительно наклоняясь над ней, вынуждая девушку уклоняться и вжиматься в стену. - И, если я захочу услышать твое мнение насчет того, как мне поступить, - уже почти шипит ей в лицо, - я поинтересуюсь. Пока же, - заглянул в глаза с блестевшими в них огоньками, - мне безразлично, что ты думаешь, что ты говоришь, и чего ты хочешь. Поэтому, немедленно собирай вещи! - выплюнул он, отстраняясь. - Я так решил.
Она заставила себя говорить, пересилив дрожь в голосе, стараясь, чтобы тот звучал ровно, слушая разрывающее перепонки бешеное биение сердца, и вопреки острому комку, застывшему в горле.
- Нет! - выкрикнула она, срываясь, ему в лицо. И видела, что он застыл, мрачнея. - Мне все равно, что ты говоришь, что ты думаешь, что ты решаешь. Я не стану идти на поводу у маразматика, - не обратила внимания на то, как он дернулся. - Это квартира твоего отца, и он не хотел бы...
- Оставь его в покое! - рявкнул Антон, вновь делая шаг к ней, и Даша невольно отступила, испугавшись полос ярости, мелькнувших на его лице. - Он хотел, чтобы я позаботился о тебе, и я, черт повбери, буду заботиться, поняла?! - Даша застыла, почти не дыша. - Даже если тебе противно, даже если противно мне! - он кричал, а она молчала, завороженно глядя на то, как серебристо-серые глаза меняют цвет, постепенно темнея и превращаясь в черные злые точки. - Даже если мы с тобой никогда не поладим, - что скрывать мы никогда не станем лучшими друзьями! - нам придется жить вместе, - это он проговорил, едва не касаясь ее своим телом, нависнув над хрупкой фигуркой девушки. - Отец четко в своем завещании всё оговорил, и ты это знаешь. Я официально стал твоим опекуном, а значит, несу за тебя ответственность...
- Где же ты был четыре года назад?! - выкрикнула Даша, не сдержавшись. - Когда эта?..
- Этого уже не изменишь, поэтому будем жить тем, что есть! - грубо выдавил Антон, раздражаясь.
- А если я этого не хочу?! - с вызовом выкрикнула Даша, отстраняясь от стены, служившей ей опорой, и двигаясь на него, как тигрица. - Жить с тобой под одной крышей не хочу!? И ты не хочешь! Что же делать?
- Он этого хотел! - выстрелил он контрольным выстрелом ей в грудь, прямо в сердце, надавливая на еще не зажившие раны. - Остальное не важно!
И она, застыв в позе амазонки, тяжело дыша, поняла, что не может найти аргумент, чтобы ему возразить.
Горло сдавило острым комком, а в глазах предательски защипало.
- Он позаботится о тебе, малышка.
- Нет. Он меня не любит... - едва не плача.
- Полюбит!.. - уверенно, твердо. - Потому что любит меня...
Антон резко отвернулся, напряженно сжав плечи, выпрямив спину.
- Этого хотел он, - повторил он тише, глубже, как-то... интимнее, откровеннее. - Ты разве не исполнишь его последнюю волю?
Она не хотела этого говорить. Но слова сорвались с языка против ее воли.
- Но ведь ты же не исполнил?
Антон вздрогнул. Все его тело напряглось. Повернулся к ней лицом, прожег взглядом, приковав к месту.
- Тебе, наверное, нужно знать, - проронил он, не отводя от нее взгляда, - что, если бы я мог всё исправить, я бы поступил точно так же, как и годы назад, и ничего не стал бы менять! - эти слова не просто ранили, они ее убили. А он продолжал: - И вовсе не потому, что я такой плохой, эгоист, подлец, негодяй, хотя ты меня, очевидно, таким и считаешь... - ее горящие глаза и так сказали ему всё, что она думает. - А потому, что знаю, уверен, что четыре года назад не смог бы смириться с тем, что сделал отец. Оставил тебя на меня!
- А сейчас? - сощурившись, проговорила Даша, стараясь сдержать дрожь. - Сейчас можешь смириться?
Он молча взирал на нее с высоты своего роста, нахмурившись, поджав губы, пробегая оценивающим взглядом по худенькой фигурке, закутанной в халатик, по бледному лицу с горящими глазами, по рукам, скрещенным на груди и дрожащим.
Всего мгновение, сотая доля мгновения... А Даше показалось, что ее оценивают, чтобы потом повесить бирку с ценником или же за ненадобностью отослать на склад. Ее передернуло от отвращения, и она сильнее запахнула полы халата, внезапно почувствовав себя перед ним обнаженной и незащищенной.
- Сейчас... я готов постараться сделать это, - ответил он, наконец, отведя от нее взгляд всего на секунду, чтобы потом впиться в нее вызовом. - А ты? Ты можешь сделать это для него?
Даша застыла, как вкопанная, глядя на него непроницаемо, озлобленно, с яростью и бешенством.
Он знал, куда давить, чтобы заставить ее сдаться. Наверное, заранее все продумал?! И за это она злилась на него еще больше, ее бесило то обстоятельство, что ей придется сдаться. Ему. Подчиниться. Он связал ей руки ее отношением к дяде Олегу. Это нечестно, неправильно. Антон знал, что ему она откажет язвительно и резко, не задумываясь. Но дяде Олегу, человеку, который стал ей отцом?! Ему она не смогла бы отказать ни в чем.
- Черт с тобой, Вересов! - выругалась девушка, почувствовав себя загнанной в ловушку. - Я согласна!
Он жестко улыбнулся. Но не было и тени улыбки в его серых глазах.
- Хорошая девочка, - двинулся к двери. - Собирай вещи.
А она осталась стоять и смотреть на закрывшуюся дверь пустым взглядом еще на несколько минут. А потом, не в силах стоять, прислонилась к стене и скатилась по ней вниз, поджимая под себя колени.
Она не спала почти всю ночь, и не потому, что по его указке собирала вещи, у нее и вещей-то было не много, чтобы можно было что-то собирать! А потому, что мысли, терзавшие ее мозг, не давали уснуть.
Почему он решил так поступить с ней? С ними?! Ведь он и себя наказывал тем, что навязывал себе ее общество. Зачем ему это надо? Почему он связывает себе руки, заковывает в кандалы?! Он мог бы нанять новую мучительницу, чтобы та позаботилась о ней оставшиеся два года. А потом они бы распрощались, словно и не знали друг друга никогда. Это было бы правильно, логично, закономерно.
Зачем же он идет против себя? Почему старается выполнить завещание отца? Неужели в нем проснулась совесть?! Спустя четыре года! Или он кому-то что-то пытается доказать? Ей? Вряд ли его это стало бы волновать, да и Даша вряд ли повелась бы на его заботу и внезапно обнаружившуюся в его сердце доброту. Значит, себе? Но что?! То, что для него дорого обещание, данное отцу!?
Ведь Антон любил дядю Олегу, очень сильно любил. Потому и не мог мириться с тем, что Даша жила с ними. Он ее не любил, а отца обожал, почти боготворил. И в его словах и жестах сквозила боль. По-прежнему, спустя четыре года, ему всё еще было больно. Как и ей.
Поэтому они и сдались. Потому что оба до сих пор переживали эту потерю. Любили. Человека, который не смог примирить их при жизни, но старался сделать это после смерти.
Даша проснулась рано, не было еще и семи. Встав с постели и приведя себя в порядок, стала собирать сумку. Взяла самое необходимое, надеясь на то, что заберет остальное позже. Приготовила завтрак, но так к нему и не притронулась. В рот и маковая росинка сейчас не полезла бы, а к горлу подступала тошнота.
Глядя в окно на гуляющий там ветер, она думала, как теперь жить. Рядом с ним. Справится? Не убежит? Или он сдастся первым, плюнет на всё и опять ее бросит?! Скинет на чужие плечи и станет "заботиться" о ней посредством электронных писем и уведомлений. Если найдет на них время. А Даша, как и четыре года назад, опять окажется предоставленной самой себе.