Старший Ондатр сел писать в каюте и почувствовал, как подступает голод. На свежем воздухе у него всегда аппетит дикий. Опять вспомнился покойный дед Евстрат, который не считал полноценным мужика-малоежку, но и обжор стыдил. Обжора, считал Евстрат, это поповское брюхо: из семи овчин сшито… Бобров разжевал конфетку и продолжал писать в тетрадь, где, сколько и какие ловушки они обнаружили, указал количество пойманной рыбы. Записи делал подробные…
Обедали в каютной прохладе. Крепкий чай выгонял пот. После еды купались, разминались ходьбой по песку.
— Пора отчаливать, — сказал Бобров.
Взревел дизель, «Гарпун» взял курс на север. Вниз по течению спускались с хорошей скоростью. Шли фарватером, обгоняли составы барж с гравием, иные суда, которые двигались медленнее «Гарпуна». У штурвала стоял Павлуха Сандаев, уже не такой печальный, как было утром: и улыбнется, и слово обронит шутливое. Механик Пронькин и Старший Ондатр, расстелив на палубе одеяло, легли загорать.
Боброву припомнилось прошлое лето, когда к нему приезжал погостить ненадолго из города друг, подполковник милиции Симаков, веселый, располагающий к себе толстячок. Ловили они на истоке щук, спиннинговали. Жор был просто невиданный: что ни заброс, то добыча.
— Хватит, — на второй день сказал Симаков. — Хоть они хищники и прожорливые, а мне их жалко. И вообще я от фосфора уже начинаю светиться!
— Хорошо, возвращаемся, — согласился Старший Ондатр. — Подкоптим тебе рыбки, увезешь в город, товарищей угостишь.
Накануне отъезда домой, Симаков и Бобров прогуливались по Медвежьему Мысу. И встретилась Любка им кстати.
— Помоги закоптить нам десятка три щук, — попросил ее Старший Ондатр. — Они уже присоленные.
— Что я буду за это иметь? — Любка не отрывала глаз от Симакова.
— Что ты будешь за это иметь? — переспросил Бобров. — Приглашаем тебя отобедать с нами на «Гарпуне». Познакомься — мой друг, вместе служили.
— Леша с водокачки! — быстро представился Симаков, блеснув золотым зубом в верхнем ряду. Одет он был в штатское.
— Для такого симпатичного, — разулыбалась Любка, — я рыбку закопчу первым сортом!
— Она глаз на тебя положила, — незаметно шепнул Симакову Бобров.
За обедом в каюте «Гарпуна» Любка пустилась в рассуждение о женском сердце, говоря, что в шестнадцать лет оно выстукивает одно, в тридцать — другое, а когда женщине, мол, перевалит за сорок, ретивое ее начинает сбиваться с ритма при виде мужчины.
— Так сбивается, так сбивается… — вздыхала Любка.
…Щук тогда она ископтила отлично, и все потом спрашивала Боброва о «Леше с водокачки», который отнесся к ней как-то странно: улыбался, шутил, а больше «и ничегошеньки»…
5
В Симакове решительно не было ничего солдафонского: погоны, фуражка с кокардой не оказенивали его. На природе во время отдыха смотрел он на мир тепло голубыми глазами, и часто улыбкой полнились его губы, мягкие складки ложились у рта. Захребетников Симаков ненавидел люто, и кто заслуживал кары, тех он карал. Оступившиеся невзначай в нем искали и находили поддержку. За двадцать три года службы в милиции у него на мошенников выработалось безошибочное чутье.
К Фролкину у Симакова появилась неприязнь сразу. Еще ничего не успел Бобров рассказать ему про Нику, а подполковник уже почуял в нем изворотливого, недоброго человека.
— У вашего Ники масляная физиономия, — сказал он Боброву.
— Он у нас недавно, а уже успел купить «газик» и семнадцать новых покрышек к нему!
— Зачем ему столько? — Симаков помрачнел.
— Наверное, докатить до двухтысячного!
— Понаблюдай за ним, — предложил Симаков Старшему Ондатру. — Мошенничает! У меня в этом нет сомнения. Ты мою должность знаешь — начальник следственного отдела. Зарабатываю, наверно, раза в три больше, чем Ника. А я не богат. Семь лет копил на «Ладу» и все равно без долгов не обошелся. Обвинять я его не могу, но он мне доверия не внушает.
— Ника тоже тут кое-кому задолжал, — заметил тогда Бобров.
— Долги приходится оплачивать, и желательно вовремя!
Бобров усмехнулся.
— Ах, Ника, Ника! И что с ним будет, когда он в нормальные годы войдет? Это мой дед Евстрат так любил говорить о мальчишках-проказниках.
— Ты с Никой шпаги еще не скрестил, Александр? — спросил Симаков.
— Нет. Но чувствую — скоро придется!
— Вот тогда и звони ко мне. У нас с тобой дружба не поржавела с годами. В обиду не дам…
…Солнце крепко прижаривало, и Старший Ондатр перелег со спины на живот. Да, может, и в самом деле ему скоро придется искать поддержки у Симакова. Капитан здешней милиции Смагин и директор леспромхоза Глушаков распоясались. По службе и долгу им надлежит на стороне закона стоять, а они через него перешагивают. До каких это пор будет твориться такое свинство?