Любка рада была поболтать и старалась выкладывать все, что знала.
— Фролкин трех человек к себе увозил. Вернулись веселые, разговорчивые. Я-то из окошка сторожки вижу, они меня — нет. И слышно все было. Кости перемывали тебе! Один среди них важный такой. Шапка соболья, куртка меховая, красивая. А когда мешки грузили, он из каюты выходил в кителе. Рукава в золоте! Свет на него от мачтовых огней падал…
— Поджарый, со строгим лицом такой, да? — задал вопрос Бобров, ощущая горький привкус во рту.
— Лица его я не рассмотрела ладом.
— А как называли?
— Ой, подожди!.. Не то Архипом, не то Архипычем!
— Ясно! И Низкодубов туда же! Непостижимо уму! А я-то думал…
Бобров не сразу поднялся на палубу «Гарпуна». Прошелся сначала по берегу взад-вперед. Прихваченный морозцем, песок похрустывал под ногами. Небо по всему куполу освобождалось от туч, прояснивалось. К ночи можно было ожидать звезды, а с ними и стужу покрепче. Любка смотрела молча, как ходил Старший Ондатр у кромки воды, видела, как подкатываются к его ногам волны от холодного низовика. Любка чувствовала, что чем-то расстроила Боброва, и не лезла больше с разговорами.
Александр Константинович остановился у катера, приложил ладонь к стальному борту, провел и отнял руку, потом потянулся к веревке трапа, вытянул сходни, поставил, поднялся по ним привычной твердой походкой.
На палубе было намусорено, наслежено. Холодное, необжитое судно вызвало в нем печаль. Для Фролкина «Гарпун» не дом родной, в который ты входишь с добром и любовью, а просто посудина, на которую можно взвалить любой груз — отвезти, привезти. В каюте на этом катере Фролкину удобно застольничать, укрыться на ночку с бабенкой. А потом — отсыпаться сутками, пережидать домашние неурядицы. Сойдя на берег, тут же забыть о том, что «Гарпун» нуждается в постоянном уходе, его надо смазывать и ремонтировать, красить и драить, выслушивать, как стучит его сердце, следить за сигнальными огнями, надежностью рации. Все это — забота Боброва, его команды. Команду упрекнуть Александру Константиновичу не в чем. Но Фролкину он предъявляет счет. Пришел — ушел. И в поле трава не расти…
Ну и лис рыжехвостый. Знал, выходит, что обойдет он Старшего Ондатра, и с какой стороны — знал. Бобров к Низкодубову сроду не льстился. Знай, свое дело делал, и тем был доволен, горд.
В мыслях Боброва никак не укладывалось, что Низкодубов мог пойти заодно с Фролкиным, встать на одну доску. Неужели те тысячи, которые Фролкин сдернет в большом городе с ресторанов за клюкву, могли соблазнить Низкодубова? До сих пор Низкодубов для Боброва был авторитетом, человеком, болеющим за порядок, закон. И должность большая, и власть его на пять областей и краев простирается. Ан вот же… И вспомнилось тут Боброву, как процедил однажды сквозь зубы Фролкин:
— Попомнишь меня, Ондатр!
«Они меня судят, и я их сужу. И каждый свое выставляет. А сказано ведь: не судите, да не судимы будете, — на мысли этой Бобров останавливался. И думал дальше: — Выходит, суд суду рознь, и я прав…»
Когда он с командой вытащил на берег «Гарпун», обшил тесом палубную надстройку, появился в Медвежьем Мысу Ника. Усмехнулся, наглец, и произнес победным тоном:
— И что я тебе говорил, Александр Константинович? Говорил — обойдусь без тебя, и обошелся!
— Чихал я на вас! — сплюнул Бобров.
— Ты прямо герой… нашего бурного времени! — торжествовал Фролкин. — Кстати, просили тебе передать из нашей управы, чтобы ты не мутил воду на предстоящем собрании рыбоохраны по итогам года! На собрание приедет замша начальника управления Быркова.
— Ты что, и с ней уже стакнулся?
— Я со всеми в ладу могу жить! Но не с такими, как ты!
— Значит, со всеми мошенниками…
Фролкин цвиркнул слюной.
— Как с сыном дела у тебя?
— Под следствием. Что заслужил — получит.
— А тех троих ты не трогай. И на собрании вопроса не поднимай.
— У меня своя голова на плечах. И не тебе давать мне советы.
— Как знаешь…
В тот же день Бобров написал в управление бассейновой рыбоохраны все, что думает о Фролкине и самом Низкодубове. Напомнил пословицу: рыба гниет с головы.
Дней через пять из управы прилетела Быркова и, не успев отдышаться, взялась поучать Боброва. Сердилась, упрашивала, смотрела холодным взглядом ему в переносицу и сорвалась на крик:
— Вы против кого поднимаетесь? Соизмерьте себя и Низкодубова! Он — вот! — Быркова, сколько могла, подняла к потолку руку. — А вы — вот! — И показала полмизинца.
Боброва это до слез рассмешило.
— Чему вы смеетесь? — Быркова чувствовала свое бессилие, но ей хоть в чем-то хотелось взять верх. Она распахнула папку, порылась в ней и достала бумагу. — Вы допустили грубейшее нарушение! Вы отпустили безнаказанно вторично задержанных браконьеров Смагина и Абрамцева! Управление из этого сделает оргвыводы. Вы не соответствуете занимаемой должности. Да-с!