ВОИН МОЖЕТ НАДЕЯТЬСЯ ПОЛУЧИТЬ ПРЕИМУЩЕСТВО НАД СИЛОЙ ТОЛЬКО БЛАГОДАРЯ ВНИМАТЕЛЬНОСТИ К ИСХОДЯЩИМ ИЗ ЕГО СЕРДЦА ПРИКАЗАМ. НЕТ ИНОГО СПОСОБА ВЫЖИТЬ В НЕОСЛАБЕВАЮЩИХ НАПАДЕНИЯХ СИЛЫ НА ВОИНА, СТРЕМЯЩЕЮСЯ ОВЛАДЕТЬ ЕЮ. ВОИН НИКОГДА, НИ НА МГНОВЕНИЕ НЕ ДОЛЖЕН УПУСКАТЬ ИЗ ВИДУ, ЧТО СИЛА НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ЧЬЕЙ-ТО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ, КОТОРУЮ МОЖНО ИСПОЛЬЗОВАТЬ В ЭГОИСТИЧЕСКИХ ЦЕЛЯХ. — СИЛУ МОЖНО ПРИМЕНЯТЬ ТОЛЬКО НА БЛАГО ВСЕГО ЖИВОГО, ПОСКОЛЬКУ ЛЮБАЯ ОТДЕЛЬНАЯ ЕДИНИЦА ЯВЛЯЕТСЯ ЧАСТЬЮ ОГРОМНОГО ЦЕЛОГО. ЕСЛИ ВОИН НЕУКЛОННО УДЕРЖИВАЕТ СВОЁ НАМЕРЕНИЕ НА ЭТОМ ЗНАНИИ В ТЕЧЕНИЕ ВСЕЙ БИТВЫ, НАСТУПАЕТ МОМЕНТ, КОГДА ОН СОСКАЛЬЗЫВАЕТ ВО ВТОРОЕ СОСТОЯНИЕ БЕЗМЯТЕЖНОСТИ И, ПРЕБЫВАЯ В ЭТОМ НОВОМ СПОКОЙСТВИИ ЖИЗНИ, ПОСТИГАЕТ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ОРЛА. ИМЕННО ТОГДА ВОЛЯ ВОИНА СТАНОВИТСЯ ВОЛЕЙ ОРЛА. И С ЭТОГО МГНОВЕНИЯ ВОИН ОСВОБОЖДАЕТСЯ ОТ УЖАСНЫХ ИСКУШЕНИЙ СИЛЫ. БИТВА НАКОНЕЦ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ, И СИЛА, ЗА КОНТРОЛЬ НАД КОТОРОЙ БОРОЛСЯ ВОИН, ТИХО ПОДЧИНЯЕТСЯ ЕГО ВОЛЕ. В ЭТОМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ТО ПОДЛИННОЕ МОГУЩЕСТВО СИЛЫ, КОТОРОЕ ДЕЛАЕТ ИДУЩЕГО ПО ПУТИ СВОБОДЫ ВОИНА СОВЕРШЕННО НЕПОБЕДИМЫМ СУЩЕСТВОМ.
Человеку нужно долго учиться слушать своё сердце. Однако в современном мире люди склонны насмехаться над чувствительностью, и это ещё больше отдаляет человека от его сердца. Долгие годы основное внимание уделялось развитию рационального ума, и во многом из-за этого человек позабыл также о подлинном смысле смирения. То, что человек стал считать смирением, представляет собой в действительности не что иное, как чувство покорности, навязываемое личности под влиянием социальных условий. Как уже отмечалось, настоящее смирение исходит из сердца и, следовательно, является чувством, а не вынужденными поступками, основанными на ощущении необходимости быть покорным. Эта разница жизненно важна, и, если воин хочет выжить в битве против силы, он должен понять её вместе со всеми вытекающими последствиями.
По мере погружения в учение обнаружится, что мы вновь и вновь возвращаемся к принципу смирения, чтобы с каждым разом постичь всё более глубокие его следствия; однако сейчас ограничимся лишь самым общим содержанием этой концепции.
Чтобы полностью понять концепцию смирения, следует помнить, что к тому времени, когда воин достигает в своей подготовке этой стадии, он уже покоряет и страх, и трезвость. Покорив свой страх и, следовательно, обладая достаточной трезвостью, чтобы видеть жизнь такой, какова она есть, воин готов смириться с собой в самом истинном смысле этого слова. Теоретически, воин мог сделать это уже тогда, когда покорил свой страх, однако не стоит забывать, что на практике многие положения учения накладываются друг на друга. То же происходит в школе с ребёнком: чтобы перейти в следующий класс, ему не нужно полностью овладевать одним предметом, однако он должен в определённой мере усвоить материал по нескольким предметам. Это справедливо и в отношении самой жизни; из-за взаимосвязанности всего живого человек не может продвинуться дальше определённого уровня мастерства, если не овладеет умениями более высокого уровня восприятия. Таким образом, прежде чем смириться с самим собой, воину приходится пройти долгий путь, поскольку после того, как он покоряет свой страх, он может полностью смириться с собой лишь тогда, когда сходится в битве с силой.
Опасность силыдля воина заключается в том, что, обладая ею, он способен достичь всего, чего хочет. По этой причине самым сильным искушением является использование силыдля маскировки чувства неполноценности. Вследствие этого подлинной кульминацией битвы против силыявляется борьба воина с собственными чувствами неполноценности и недостойности.
Единственный способ преодолеть чувство недостойности — достичь того глубокого и искреннего смирения, которое лишено осуждения, хотя в свете трезвостивсё становится совершенно ясным. Другими словами, воин должен честно взглянуть на самого себя, увидеть себя таким, каков он есть, не пытаясь скрыть свои недостатки или осуждать свои действия — физические, эмоциональные и мысленные. Это одна из сложнейших в мире задач, и она требует полной безжалостности, так как то, что мы видим в жёстком свете трезвости, всегда приводит нас в замешательство.
Среди нас нет ангелов; взгляд в зеркало беспристрастности неизбежно вызывает возникновение опустошающего чувства вины. И всё же только в такой момент возникает возможность достичь подлинного смирения, если только человек способен воспринимать взаимосвязанность всего живого. Если в этот миг воин сможет честно взглянуть на самого себя и, без какой-либо ненависти к себе, смирится с тем, что он действительно достоин жизни — хотя бы потому, что жив до сих пор, — чувство стыда и вины вытесняется подлинным ощущением смирения. Это ни в коем случае не означает, что воин оправдывает своё прошлое; скорее, в этот момент истины он понимает, что лишь благодаря своему прошлому смог стать воином.
Стыд ни на каплю не исправит нашей вины; никакие сожаления не способны обратить время вспять, однако пытаться в ужасе отвернуться от своего прошлого означает сделать его тщетным и бессмысленным. Настоящий воин никогда не сделает ничего подобного по той простой причине, что его уважение к жизни слишком велико. К примеру, если нам приходится убивать, чтобы добыть пищу, мы должны по крайней мере уважать дух растений или животных, которые отдают свою жизнь, чтобы продолжали жить мы. Аналогично, если мы способны познать ценность жизни, только переступив через окружающих, наш долг заключается в том, чтобы с уважением относиться к духу тех людей, которые пострадали по нашей вине, позволив нам чему-то научиться. По этой причине отказ постичь истину о своих действиях в прошлом представляет собой на самом деле презрительное отношение к жертвам всех тех, кто помогал нам на нашем пути, то есть неблагодарную жестокость, основанную на постыдном чувстве собственной важности.
Считающие себя высокодуховными люди впадают в ту же ошибку, что и те, кто считают себя недостойными жизни. Возвышать себя столь же нелепо, как и мириться с чувством неполноценности и пытаться каким-либо образом отстраниться от жизни. Стремление стать диктатором так же безумно, как и желание быть нищим — независимо от того, выпрашиваем мы деньги, признание или любовь.
Любое подобное поведение основано на том, что люди не способны принять себя такими, какими они являются. Они не распознают своей подлинной природы и предназначения в жизни и вместо этого считают, что должны стать кем-то другим. Поступая так, они отворачиваются от жизни и от своей подлинной судьбы. Такие люди никогда не поймут смысла смирения, так как они индульгируют в чувстве собственной важности, корни которого глубоко погружены в жалость к самому себе.
Единственный способ, с помощью которого можно научиться мириться с самим собой, заключается в видении жизни в её подлинном свете и признании того, что, поскольку нам позволили ходить по этой Земле, мы должны принять на себя ответственность за боль, увечья и убийства и таким образом познать ценность жизни. Так постановила сила— эта истина действительно совершенно ужасна, но ей присуща и непостижимая красота. Воина, который обнаружил эту истину и сам постиг её, переполняет всепоглощающее ощущение благоговения, поскольку благодаря этому знанию он всем своим существом познаёт само содержание и предназначение жизни.
Благодаря ясному пониманию взаимозависимости, взаимодействия и взаимосвязанности всего живого, воин способен ощутить любое существо, которое тем или иным способом соприкасалось с его жизнью, словно каждое из них дотягивается до него и вновь прикасается к сокровенному центру его существа. В его памяти снова всплывают давно забытые воспоминания о тех, кто отдал свою жизнь, чтобы он мог жить, о тех, кто пострадал от его рук, пока он неумело продвигался в своём обучении. И всё же при полном знании взаимосвязанности всего живого у воина никогда не возникает ни критического отношения, ни осуждения — только глубокое понимание того, что все формы жизни должны пройти по одному пути. Признавая это, воин без тени сомнений понимает, что должное признание лишено осуждения, и впервые в своей жизни он испытывает подлинный покой.
В этот миг покоя и гармонии воин с предельной ясностью видит, как много было ему дано. Это чрезвычайно мучительный момент — мгновение, столь мучительно прекрасное, что ни один воин не остаётся после такого опыта прежним человеком. Что есть у воина такого, чем он мог бы расплатиться за тот невероятный, невыразимый дар, которым его наделили, позволив стать участником жизни, за эту высокую честь? Все деньги мира не могли бы стать достойной платой. Никакое самое возвышенное служение не смогло возместить эту честь. Что же воин может отдать взамен?