Так же следует поступать и христианину: прощая обиды и не осуждая ошибающихся, он в то же время должен недвусмысленно указывать на ошибки — свои и чужие; он призван любить грешника, но ненавидеть сам грех. Убеждать в наличии греха — не то же самое, что судить.
Осознание своих грехов и признание их перед Богом и ближним и есть покаяние, которого Спаситель ждет от каждого человека. Поэтому выявляя и обличая грехи, Церковь создает условия для покаяния и спасения или, говоря словами апостола Павла, для «оправдания». Следовательно, христианин — более даже, чем любой другой человек — призван давать точную оценку происходящим событиям; правильно судить историю — такова его великая ответственность перед Богом и перед людьми. Вот почему и он, как Христос, становится «предметом пререканий».
Осуждение страшных событий геноцида армян — это первый шаг к справедливому к ним отношению мирового сообщества; признание Турцией правдивости этих страшных событий есть начало «оправдания», то есть искупления и освобождения Турции от тяжкого гнета совершенных в прошлом злодеяний.
...Правильно, справедливость, правдивость, оправдание — однокоренные слова. Русское слово «правда» включает в себя все эти понятия. Удивительно, что даже римляне, создатели основ современного права, не ассоциировали в своем представлении jus (право) и veritas (правда). А между тем права без правды не бывает, не может быть правовым государство, которое не уважает историческую правду.
Сегодня Турция всеми силами рвется в объединенную Европу. Автор этих строк — западноевропеец, который с большой симпатией и надеждой смотрит на эти устремления. Но Европа строится вокруг определенных ценностей, она основывается на правде. Страны Европейского Союза официально признали свои политические ошибки прошлого и их чудовищные последствия: Германия осудила нацизм, Италия — фашизм. А если моей второй родине, новой России, до сих пор так мучительно и трудно удается продвигаться по пути демократии и свободы, — может быть, оттого, что она не до конца признала, оценила и осудила свое недавнее прошлое. Ведь только правдой из пепла тоталитаризма можно построить демократию, только правда позволяет отличать христианство от инквизиции, ислам от современного терроризма...
Я говорил о гонимых и гонителях. Но что должен сделать свидетель гонений, человек, который по воле судьбы оказался очевидцем насилия, резни, депортации, варварства, геноцида?
Эли Визель, еврейский писатель, живущий в Америке и пишущий на французском языке, лауреат Нобелевской премии Мира за 1986 год, в предисловии к французскому изданию книги Франца Верфеля 40 дней Муса Дага пишет: «В этом романе речь идет именно о памяти. Осажденные армяне боятся не смерти, а забвения. Будет ли их жертва напрасной? Этот мучительный вопрос не дает покоя их внукам и правнукам». В эпилоге своего Реквиема, Анна Ахматова неожиданно допускает совершенно невероятный для того времени случай (стихи написаны в 1940 году):
если когда-нибудь в этой стране
воздвигнуть задумают памятник мне.
На такое парадоксальное событие поэтесса дает свое согласие, но только при одном условии — что памятник поставят не около моря, где она родилась, не в Царском Селе, где выросла, а около страшных ленинградских Крестов, где был заключен ее сын:
... здесь, где стояла я триста часов
и где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
забыть громыхание черных марусь,
забыть, как постылая хлопала дверь
и выла старуха, как раненый зверь...
Современная наука показала, что генетическая память — залог продолжения жизни; так же и историческая память — единственный залог прогресса человечества. И хотя наше подсознание обычно пытается стереть память о насилии (которое мы пережили, или причинили другим, или наблюдали), только тяжелое бремя этой памяти выводит человека из состояния варварства, не дает привыкнуть к нему, только эта память препятствует тому, чтобы мы воспринимали дикость как нормальное состояние человека. Человек XXI века может стать гуманнее, но только в том случае, если не забудет про ужасы века ХХ-го.