Все горные долины, берега всех рек усеяны лагерями отчаяния. Поток отверженных, сотен тысяч беженцев, тянется вдоль перевалов Тавра и Амана. Он замедляет свое течение у подножия гор, разбиваясь на тонкие струйки, и скользит невидимыми колоннами вниз, к равнине, чтобы затем рассеяться и исчезнуть в пустыне. Куда они идут? Куда? У этой дороги нет возврата. Я смотрю им вслед, вижу путь, который мне самому предстоит пройти, и думаю с невероятным и удивительным для меня ожесточением в сердце: «Они исполняют свое предназначение, а ты исполняй свое!»
И вот, я сижу в деревянном бараке. Снаружи дети с неопрятно отросшими волосами накидываются, как голодные звереныши, на выброшенные нами апельсинные корки. Я провожу долгие вечерние часы на маленьких станциях без света или в поездах. И веду со своими попутчиками вполне спокойные разговоры о смерти. С нами несколько стариков-крестьян с юго-запада, посланник из Персии и офицер из чилийского военного штаба.
Есть также люди, которые провели полжизни в колониях или в Китае, немецкие торговцы из Бассоры и Тегерана. Известие о том, что шамасы перекрыли путь вдоль Евфрата, приводит их в наилучшее расположение духа. Они рассказывают тем, кто впервые приехал в эту страну, о пережитых ими самими многочисленных опасностях. У них в запасе роскошное меню из самых интересных видов смерти: бедуины могут привязать тебя к коню и волочить по степи; или ты по простоте душевной пойдешь к парикмахеру и подхватишь заразную болезнь; можешь съесть великолепную гроздь винограда и умереть от холеры; в щели палатки вползут сороконожки и скорпионы. Еще — гноящиеся опухоли могут уничтожить твое лицо, изуродовать тебе нос, лоб и рот. Курды выпустят тебе кишки, а персы отрежут уши. Обнаженный и смертельно раненный, ты побежишь к Багдаду, иначе твой труп будет валяться на дороге и станет добычей шакалов. Все это говорится со смехом, как будто смерть — самая занимательная тема для беседы. Ты тоже смеешься, потом идешь спать, решив быть осторожным, не пить сырой воды, чтобы тут же обнаружить, что твоя миска вымыта в зловонном пруду, запачканном испражнениями беженцев (...).
8 часов утра,
за три часа до отправления
Карлу Хауптманну
Багдад, 25 января 1916 г.
По эту сторону Тигра
(...) Не следует думать, что в этой пустынной, изголодавшейся стране нет благородных и вдохновенных сердец! Однажды вечером в Алеппо, в доме немецкого торговца, я познакомился с такой изумительной женщиной, каких не встречал уже несколько лет. Она гостеприимна, любезна, соблазнительна и обладает некой тайной властью на этой земле. Ее знают далеко за пределами города. И ей удается оказывать свое магическое влияние даже на турецкое руководство.
Она сидела за столом в своей маленькой гостиной, блестя яркими сережками в ушах, и ловила каждое наше слово. Там же были профессор Колдевен, который открыл воскресший Вавилон, и старый фельдмаршал фон дер Гольц. И кто бы поверил, глядя на всех нас, что снаружи, сразу за воротами города, повсюду лежат трупы армян и что вообще мы находимся в Азии! Маршал фон дер Гольц с трудом поднялся из своего кресла, чтобы пожать мне руку (...).
Завещание в пустыне
Гюго Маркусу
Багдад, 1 февраля 1916 г.
По другую сторону [Тигра]
Почему бы нам не отдавать всегда самое лучшее, чтобы утешить и отблагодарить тех, кто заслуживает нашей любви? Если случится так, что я буду уже не в состоянии это делать, прошу Вас, делайте это вместо меня! Это письмо — духовное завещание. Сколь бы это ни казалось невероятным, теперь, когда я во второй раз выздоравливаю от смертельной болезни, когда пережил угрозу унизительного тюремного заключения и множество немыслимых событий, когда вокруг всякий день таятся невидимые опасности, а воздух наполнен лазаретной отравой, когда пустыня источает на многие мили гнилостный дух падали и человеческих трупов, которые лежат даже у самых ворот города... Что же, теперь и я вынужден поверить в то, что из тысячи надежд судьба осуществляет лишь одну.