–Дай пройти, – буркнул он и, на ходу снимая потертое пальто, сел на разобранную кровать. Пружины натужено заскрипели и обвисли, вбирая в себя тело. На этом узком односпальном ложе прошло его детство и юность, и это все, что осталось у него от мамы. Он погладил железную спинку, зацепив давно не стиранную занавеску.
Нинка вошла на цыпочках и, юркнув под одеяло, обиженно засопела, боясь пошевелиться. Хоть весна и ранняя, а ночи еще холодные, и стылый пол обжигал голые подошвы ног.
– Ужинала? – спросил, смягчившись Гена. Беззащитный вид сжавшегося на постели комочка вызывал чувство вины.
Не дождавшись ответа, вынул деньги и бросил на стол. Нинка подскочила.
–Деньги!? Вот здорово!– затарахтела она радостно, – у меня – ни копеечки! С работы пешком шла: заплатить нечем было. Устала. Прихожу, мать с отцом едят, прохожу мимо, поздоровалась, а они даже не ответили. Сижу , а тебя все нет и нет, а борщом пахнет… Так вкусно, просто жуть! – Геннадий нахмурился, живо представил знакомую до боли картинку. Только он стоит в углу и наблюдает, кажется, вечность за трапезой. Из прошлого вернул вопрос жены. – Где же ты ходил? Приходил Юрка, говорит, товар привезли. Будешь работать или нет?
Мужчина напрягся, покраснел от гнева и сжал кулаки. Опять Юрка! Как будто чувствует, когда Геннадий на мели. До женитьбы его зарплаты слесаря трамвайного депо как раз хватало на месяц, а теперь она исчезает ровно за две недели. Мачеха с отцом, как дурака, после службы в армии, окрутили, уговорили и сосватали деву старую, как девочку, не успел прийти в себя – уже женат. Как же давит это женитьба! Навесили ему проблем лишь бы от него отделиться. Что Юрка, что Нинка. Он передернул плечами, будто хотел сбросить с них что-то и не мог. А услужливая память вместе с именем тут же подсунула надоедливую картинку из армейской жизни.
Знойный полдень. Два солдата безудержно хохоча и возбужденно размахивая руками, стоят на двадцатиметровой вышке перед бассейном с раскаленным дном. Их руки то обнимают друг друга, то взлетают в небо, то указывают на стройные кипарисы и раскидистые пальмы, где стоит он, Гена. Стоит, смотрит и с ужасом понимает, что ничем не может им помочь. Ребята обнимаются, превратившись в сиамских близнецов, и со счастливыми улыбками, прыгают вниз, в бассейн, без воды! Они летят, как птицы, раскинув руки и задыхаясь от восторга, а он лежит в тени и беззвучно заходится от слез и крика.
Ребята погибли. Но он же не виноват, что в этой Богом забытой Каспийской пустыне дурью развлекались и заключенные, которых он охранял, и солдаты. Кто просил, тому и продавал. Или все-таки виноват?!
Нина не видела бисеринок пота на лбу мужа, не заметила, каким бледным стало конопатое лицо, не поняла, почему он так взбесился. Она любовно разглаживала деньги на столе. Какое ей дело, где он их взял! Главное, что они есть. Она уже видела не просто настоящий борщ с мясом, а свою тайную мечту: пыхтящую кастрюльку с бефстроганами. Дитя войны, она ежеминутно хотела есть. Когда братья уговаривали идти замуж, обещали, что с мужем будет сытно: в богатый дом идет, а оказалось еще хуже. Почему он не хочет заработать?! Отраву хороший человек не купит, а плохого – не жалко, как говорят братья. Пусть себе травится! И Нинка спокойно переспросила:
– Так что передать? Или сам поговоришь?
– Сам.– крикнул Геннадий зло, – не вмешивайся не в свое дело!
Он не хотел смотреть на нее, женщину-ребенка, видеть обиженный взгляд и испуганно трясущиеся губы, поэтому встал, подошел к столу и тут заметил конверт. Почерк сестры. Он торопливо раскрыл его, и, по мере того как читал, разглаживались скорбные морщинки на лбу и светлел взгляд. Прочитав письмо, он аккуратно сложил его и задумался.
Ему восемь. Два года, как закончилась война, и не стало мамы. После женитьбы отца и бегства из дома Геры в Ростов, ему пришлось совсем туго Мало того что жил впроголодь, так мачеха еще и болячек кучу нашла. Один лишь раз пожаловался он отцу на боль в животе, и тотчас же был уложен в кровать.
– Тома! Тамуся! – срывающимся от страха голосом кричал мужчина и трясущимися руками гладил сына.
– Что! Что, Тиша? – вбежала красивая женщина, на ходу закалывая шпильками длинные черные косы вокруг головы. – Что случилась? Наточка только уснула, а ты кричишь.
– Вот… говорит живот болит… понимаешь?
Большой, сильный мужчина безвольно развел руки в стороны. Он стоял неподвижно, бледный, испуганный, обессиленный, не способный ни на какие действия Точно так же ссутулившись, он сидел у гроба мамы, только взгляд был отрешенный, и слезы капали на сцепленные руки. Он не помог, не спас! Нет, сейчас Гена не осуждал отца, но это разрушило их семью, лишило его матери и сестер. Не стало дома.