–Не спишь? – рассмеялся Иван, – вот и хорошо. Хочешь братика?
Лена с недоумением посмотрела на воодушевленного Ивана, потом на недовольно фыркнувшую мать и радостно поддержала отца:
–Правда? Вот здорово будет! Конечно, хочу!
Но тут же спохватилась: практическая сторона этой новости охладила романтический пыл:
–А кто будет с ним нянчиться?
–А ты и будешь, да Людка еще. Все веселее вам, и мне хорошо: еще хоть один мужик будет в доме.
–Мам, правда, что ли? Решили? – спросила Лена недоверчиво Геру, вешавшую свое тяжелое зимнее пальто и небрежно брошенное на стул демисезонное легкое мужа.
–Сами еще как следует не обжились. Диван бы купить, торшер… Мне так понравился один, – и, глядя на Ивана, снимавшего потертый свитер, Гера протянула, -Пальто, вон, тебе надо справить. Зимнее, теплое. Ходишь, мерзнешь!
– Купим, купим, и сына еще воспитаем! – ласково обнял жену улыбающийся Иван и добавил, обернувшись к Лене, – не шучу, дочка, не шучу. Возьмем. Я уже и мальчонку в детдоме присмотрел. Вот.
–Да, ладно тебе, – освобождаясь от объятий, недовольно буркнула Гера и кивнула дочери, – шутит он, шутит.
Иван разомкнул руки и недоуменно посмотрел на жену, которая не могла уже остановиться:
–Да кого ты воспитаешь, если пьешь да материшься!?
Иван обиженно засопел и, молча, пошел в спальню. Праздник потух.
Гера суетливо разбирала сумку и авоську с гостинцами. Она чувствовала, что обидела мужа, пощипала, как она говорила, его фазаний хвост. Заносило Ивана. Ей казалось, что она права, опуская его на землю, а то куда бы его занесли фантазии: всех детдомовцев бы привел к себе. А ей надоело считать копейки, хотелось жить в достатке.
–Иди уже спать, поздно. Я сама здесь управлюсь, – устало сказала Гера дочери, жующей шоколадную конфету, и добавила, кивая на горку сладостей, – завтра поделите с Людой.
Лена любила такие возвращения счастливых родителей. Дом, будто чувствовал их настроение и наполнялся ровным счастливым покоем. Каждому в нем было тепло и уютно.
Когда Гера вошла в спальню, Иван лежал на кровати и курил. Она, молча, легла рядом, потом попросила:
–Хватит курить, давай спать.
Иван потушил папиросу и с жаром заговорил:
–Мы же с тобой построили дом?
–Построили, конечно. И просторно, и тепло.
–А где детский смех? Где маленькие дети, как мечтали??
–Опять хочешь взвалить на себя груз?! – с горечью отозвалась в темноте Гера. – Только ушел, убежал от ярма. Татьяна с Веркой, сестры, Вовка, брат, слава Богу, выучились, работают, свои девочки подросли. Свободно, да? Отдышался? Не знаешь чем заняться? Оденься, обуйся! Живи и радуйся жизни!
–Все ты вроде правильно говоришь, а внутри у меня все бушует, противится, не соглашается. А как вспомню детдомовцев… Ну чего ты боишься? Мы в войну, в голодуху и то выросли, а тут мир… Хлеба на всех хватит…
–Да не хочу я есть только хлеб, понимаешь?! Неизвестно еще, что из него вырастит!
–Тогда рожай сама, – твердо и жестко сказал Иван.
–Я боюсь, – и добавила еще тише, – умру. Ты же все знаешь!
–Нет, не знаю, – повысил голос мужчина. – Это было давно и с твоей мамой, причем здесь ты?
–А притом что после вторых родов я, как и мама, чудом выкарабкалась, а после третьих она не смогла. Хочешь один остаться?! С двумя детьми? Как отчим?!
Иван обнял возбужденную, дрожащую жену, ласково поцеловал и сказал:
–Я же не Тимофей Егорович! Я же все сделаю, чтобы ты выздоровела, да и медицина сейчас вон как вперед шагнула. Семья большой должна быть, так нам детей легче воспитать, а им легче будет в этом мире жить. Сейчас заворот кишок запросто вылечат. Если бы ты родила мне двойню, я бы на руках вас носил и никогда не пил.
Гера прижалась к мужу и прошептала:
–Хорошо бы! Только вот как сейчас вижу: мы с мамой тянем в гору по полю эту проклятую тачку с мешками мерзлой картошки, а у мамы вся кофточка впереди мокрая. Молоко прибыло, кормить близнецов надо. Спешим.. а ноги тонут… Еле доползли… Легла, покормила и больше не встала. Как кричала…
–Что же Тимофей Егорович Ежов, рядом что ли стоял?
–Нет, бегал, , приходил, говорил, что искал врача. Только после бомбежки, где же ты врача-то найдешь?! Ты же помнишь сорок четвертый, город освобождали… в подвалах сидели.
–А в госпиталь не мог сходить? Да на этой же тележке и отвез бы ее сам туда, – в возбуждении приподнялся Иван на локтях.
–Не знаю, – виновато прошептала Гера, – может, растерялся, может, думал, что все обойдется.
–Слушай, а почему вы тащили с поля эти мешки, а не он?
–Мама говорила, что ему нельзя выходить за калитку дома – заберут.
Молчание затянулось. В окно застучала изморозь.