Хромая, с негнущейся ногой (остаток жестокого ревматизма), она возбужденно суетилась, наливая из ведерной кастрюли густо заваренный борщ и нарезая по ломтю пышного хрустящего хлеба, спрятанного от жары на дно эмалированного ведра, потом села напротив.
Люда без устали трещала, успевая и заглатывать еду, и рассказывать, что она отличница и что ей дали похвальную грамоту в конце учебного года.
–Гарно, гарно, – кивает головой бабушка и гладит внучку. Спохватившись, оборачивается к старшей и спрашивает:
– А ты як годыну зробыла?
– Хорошо, – равнодушно отвечает Лена и продолжает есть.
–Ой, бабуль, она скромничает,– воскликнула Люда. – У нее всего-то одна четверка, а грамот… пять или шесть.
–Люд, – зыркнула Лена на сестру, – перестань хвастать.
–Да я же бабушке, ни кому-нибудь! – обиделась та и, обернувшись к бабуле, стала перечислять, – и за октябрят, и за общественную работу в школе, и за работу в классе, и за самодеятельность, и за…
Она наморщила аккуратный прямой, как у бабушки, носик и обратилась к занятой едой сестре:
–Ну, напомни, за что еще?
Лена махнула на нее рукой с хлебом. Отстань, мол, и потянулась за вишневым компотом, на который нацелилась и муха. Отогнав ее, Лена только сейчас услышала назойливое жужжание в кухне и за занавескою. Их было столько, что казалось они слетелись сюда со всего города! И сколько бы бабушка их ни гоняла, они все равно пролазили через дырочки в тюле, пробирались по половику через порог. Знают, где можно полакомиться.
–Ну, все! Геть в дом: тамочки прохладно, – скомандовала бабушка.
Она с трудом поднималась по крутой узкой лестнице. Еще в молодости, когда родились погодки сын Иван и дочь Татьяна, заболела ревматизмом и лежала полгода пластом. Свекор и ухаживал, и лечил любимую сноху ваннами из сенной трухи. Поставил-таки ее на ноги, стала ходить.
Негнущаяся нога все четырнадцать ступенек больше мешала и цеплялась, чем помогала, отдавала болью в спине.
Взлетев по лестнице, Люда по-хозяйски открыла дверь и первой вошла в затемненную комнату, которая показалась большой и пустой. Прохладно. Окна зашторены плотной занавесью, на полу под окном лежал застеленный простынею матрас с подушкою.
–Лягайте! И я чуточку полежу.
Бабушка пошла в смежную маленькую комнатку отдыхать. Там, кроме комода и кровати, стоял еще стул и громоздились полки для белья.
Лена неподвижно лежала, раскинувшись на одеяле, рядом со спящей сестрой. Ревность и обида мешали заснуть. « Людку все хвалят, любят, а меня будто и нет рядом! Приехали вместе, а к ней – с восторгом, а обо мне ни слова. Они все чистенькие смуглые, а я белая, с веснушками», – размышляла девочка. Она подняла руку и посмотрела на забрызганную мелкими, темными точками белую кожу. В этом году она сгорела в поле на прополке свеклы, и у нее появились неприятные конопушки на плечах и руках, а раньше были только на лице. Лена горестно вздохнула. «Людка им родная, вот ее и любят. Это нормально. А мне – что осталось».
Девочка еще раз вздохнула, перевернулась на бок и уткнулась глазами в блестящий пол, крашенный светло- коричневой краской. Все дорожки по-хозяйски выстираны, высушены и сложены под кровать, там же устроился и единственный ковер с изображением мишек в лесу. На печке груда зимней одежды, высушенной и зашитой в мешки, и, конечно, с мылом от моли. Бабушка строго за этим следит.
Она практичная, даже жадная, по мнению девочки. Лена ни за что бы не стала возиться с мерзлой картошкой, а бабуля еще и заработала на этом.
Глава 3
В ту осень они с Герой собрали хороший урожай. Крупные картофелины спустили в подвал, а мелочь ссыпали в мешки и хотели отдать соседям для поросят. Не успели. Стукнули первые заморозки. В банках с помидорами, стоявших на тумбочке за дверью, рассол покрылся ледком, и картошку тоже прихватил мороз, не спасла и мешковина. Баба Катя, приехавшая как раз в гости, смотреть на такое безобразие не могла.
Рано утром она подвязала фуфайку фартуком, вытащила выварку во двор, натаскала в нее из колодца ледяной воды, закатала рукава, высыпала мелочь и опустила внутрь руки.
Первое ведро легко внесла в дом. Прикрутила к столу мясорубку и приказала внучке молоть. Лена делала уроки, и, конечно, была недовольна, но, поворчав, все же пришла в кухню. Первое ведро смолоть – забава, а вот шестое, седьмое… Хотелось заныть и бросить все. Руки занемели, плечи болели. Лена так бы и сделала, но случайно увидела бабушкины руки. Хромая, она с трудом тащила полное ведро мытой картошки, а поставив его, не могла разогнуть закоченевших пальцев. Подтащив волоком тару, она высыпала в мясорубку горсть мелочи: