Раньше Лена чувствовала свою власть над Геннадием, а он улыбался, понимая это. Не противился. Им было легко, свободно. А сейчас Лена с состраданием поглядывала на посеревшее, осунувшееся лицо дяди, на худые, конопатые руки с грязными ногтями и чувствовала отдаленность. Чужой? Нет, скорее, незнакомый, несчастный, тонущий в хаосе жизни. Но как помочь?
–Вот, что делает женитьба! – подумала она, вздыхая, а вслух произнесла, откинув прочь плохие мысли:
–Ну, ладно, не будь букой! Сейчас поужинаешь, и совсем другое дело будет!
Она примиряюще прижалась к его плечу, взяла за руку, но он отдернул ладонь, будто обжегся, остановился, посмотрел на девочку: « Какая она светлая, чистая! Прикасаться к ней – значит запачкать, замарать грязной, в мазуте рукой что-то белоснежное, радостное». Геннадий спрятал руку в карман и недовольно сказал:
–Да, идем скорее. Есть хочется.
Лена обиженно дернула плечом, но, посмотрев на серое, изможденное лицо друга, передумала сердиться.
Прав дядя Вова: надо бы Гену полечить. Давно пули свистеть перестали, но закончилась ли война? И кто гибнет теперь? Дети войны, как хилые колоски, побитые морозом, так и не оправились от страданий и лишений, так и не смогли занять достойного места под солнцем.
Чтобы вернуть прежнюю непринужденность, девочка улыбнулась и, указывая на дом Самойлихи, мимо которого они проходили, сказала:
–А помнишь, как мы с тобой влетели на велосипеде в эти бревна? Ты ведь тогда меня спас. Смотри, они до сих пор лежат около забора!
Геннадий, молча, кивнул, шагая рядом.
–Как только ты успел сообразить в них въехать, а то бы нас точно раздавил трамвай!
–Еще неизвестно, что лучше. Может, и проскочили бы, – угрюмо возразил спутник.
–Ну, ты даешь! Тогда бы мы вылетели на трассу.
–Ну да. Знаешь, я до сих пор не могу понять, как это получилось, почему тормоза отказали!? Причем оба: и ручной, и задний!
–И что? Думаешь- она?
–Кто его знает! Только у нее зимой снега не выпросишь, а тут купила целый велосипед!
–Ну, во-первых, у тебя был День рождения, во-вторых, она боится соседских пересудов.
–Это ты права. Соседи наперебой хвалили мачеху, которая так любит и заботится о сироте. Она, довольная, улыбалась, а отец такой же счастливый, с гордо поднятой головой выгонял на заре коров в стадо.
–Забудь! – тряхнула головой Лена. – Это уже пройденная тема.
–Знаешь, а я ведь проверял их утром, тормоза действовали, а в обед… И самое интересное, что ее нигде не было: ни в толпе, ни дома. Гера нас в больницу отвозила.
– Ни пойман – не вор, – философски заключила Лена. – Рука до сих пор болит?
– В местах перелома на смену погоды и еще иногда не держит.
– Да тебе досталось! Сколько метров летел через руль! Но ты молодец: не ревел!
Он, довольный похвалой, усмехнулся и прибавил шагу.
Поужинали быстрее, чем готовили. Лена старалась как можно больше подложить в тарелку дяде, но Нинка, его жена, была такой же голодной. А Лена не против: выпила кипятку с вареньем, хлебом и спать.
Постелили на раскладушке, в отстроенной комнатке. Заснуть невозможно! Еще
несколько часов, и – она увидит своего отца! Рядом с Геной она гнала мысли об отце, потому что чувствовала, как нужна дяде, нужно ее участие и сочувствие. Но, оставшись одна, дала полную волю своей радости. Сказка, да и только!
А какая темная вязкая ночь на Дону! Может, потому что здесь степь целуется с небом, и цикады, как истинные музыканты, восхваляют красоту черной царственной ночи?! Родившийся месяц так нежен и так тонок, что Лене захотелось спеть ему колыбельную, как младенцу. Все ее страхи оказались лишними. Гена – настоящий друг. Как быстро он понял ее!
Девочка опять перевернулась, сбросила простыню, подошла к раскрытому окошку. Воинственное жужжание комаров, пытающихся пробиться сквозь марлю, развеселило Лену, и она торжествующе сказала насекомым:
–Ну, вот, комары, комарики! А вы не верили, что я найду его, что моя жизнь измениться.
Она закружилась и, улыбаясь, прыгнула на раскладушку. Та прогнулась, заскрежетала, и к этим звукам прибавился сдавленный стон или смех. Лена не разобрала. Застыла и услышала неразборчивый шепот из соседней комнаты, потом стон со смешком и возней на ложе. Лена улыбнулась опять. Она тоже хотела племянника, маленького, конопатенького.
–Ой, больно! – вдруг громко запротестовала Нинка, и за словами последовал звонкий шлепок. Потом босые ноги пробежали к двери. Пахнуло чем-то протухшим. Тишина.
–На пей! Тише, тише. Пей же! – уговаривала Нинка мужа, а Лена удивленно, со страхом, который появился неожиданно внизу живота и застыл под ложечкой, слушала какое-то глухое дикое рычание, которое постепенно становилось тише и, наконец, сменилось мирным посапыванием.