Ну все — шлюпка готова; в четыре руки они махом сбросили ее на воду. Попов сунулся было к ней, но капитан, рявкнув:
— Шкертик держи! — ввалился, едва не опрокинувшись, через мягкий борт в лодку, завертевшуюся под ним. — Кидай сюда медицину — ага! И держи шкерт — за мной перетянешься сам!
Поймав коробку, он мощными рывками погреб на ту сторону. Попов разглядел, как он умело вывернулся из лодки на скалы и с ходу полез вверх, — и сразу потащил к себе шнуром «надувашку»; через три минуты и он уже карабкался за капитаном.
Поминутно оступаясь, срываясь с валунов, в кровь расшибая руки и колени, падая, они бежали во тьме, в каменном жутком хаосе к невидимому самолету, будто кем-то уверенно ведомые, и сразу выскочили к посадочной площадке. С грохотом и руганью скатившись с последней осыпи, они оказались у опрокинутого истребителя одновременно и, кинувшись с ходу под чуть приподнятое левое крыло, на карачках, обдирая брюки и ладони, пролезли к фюзеляжу под центроплан.
Загнанно дыша, капитан щелкнул фонариком. Высветилось залитое маслянисто сверкнувшей кровью страхолюдное лицо Сэнди; в удушливо-бензиновой горячей тьме искрились осколки стекол, поблескивал рваный металл.
— Жив? — сорванно прошептал из-за плеча Кузьменко Попов.
— Да вроде… Течет? — капитан шумно втянул носом; они прислушались, жутковато мерцая глазами. — Бензинчик? Ох, течет. Ох, шандарахнет…
— А он? — испуганно возразил старшина.
— Да он же, он, куда ж его… А ну, под крыло!
Они задом наперед, «раком», торопливо подлезли под смятую консоль крыла, уперлись спинами в плоскость и натужились, кряхтя; Кузьменко яростно засипел, в натуге выпучив глаза и ощерясь:
— Ну же, зар-р-раза!.. — Крыло чуть приподнялось, скрипнув.
Он уперся в валун руками; крыло еще чуть подалось. — Лезь!
— А ты — один?! — старшина в ужасе скосил к нему глаза.
— Он же рванет щас! — бешено простонал Кузьменко. — Лезь, лезь же, х-хад!
Старшина упал на локти и, выхватив из ножен на бедре тускло блеснувший финский нож-пуукко, проворно подобрался к кабине. Капитан снаружи утробно мычал.
— Сейчас-сейчас, ребятки… — бормотал Попов, орудуя ножом на ощупь. — Ага, один есть, где ж второй, м-мать вашу… Во, есть. Ч-черт, это парашют! A-а, вот он… — лежа на спине под смятым бортом кокпита, он лихорадочно резал привязные ремни. Сэнди трудно чуть расклеил один глаз, слепо моргнул — и вдруг смачно выплюнул то ли кровь, то ли раскрошенные зубы.
— Ага, живой-таки! — обрадовался старшина. — Сейчас-сейчас, парень, я ж и так…
— Се-ерый! — стонуще донеслось из тьмы снаружи.
— Все, последний, Саня! Та-ак… Все! — Тело летчика рыхлым мешком повалилось вниз — на руки и грудь старшины. Поддерживаемый им, Сэнди наполовину сполз на камни и, нелепо завернув за плечо голову, замер; ноги его застряли где-то наверху, за приборной панелью. Попов шепотом матюкнулся и поволок его на себя. Сэнди хрипло взревел; старшина, не обращая внимания, тащил его наружу; Сэнди люто рычал и мотал башкой; извернувшись, старшина перевалился на карачки, сгреб его под мышки и, срывая подошвы сапог и собственное сердце, поволок Сэнди из-под самолета. Задыхаясь, он выкарабкался наружу, — и тут же капитан, крякнув, вывернулся из-под консоли и боком отпрыгнул к ним; длинно хрустя, истребитель тяжело осел, а двое русских подхватили американца и, закинув его руки на свои плечи, сломя голову кинулись прочь, волоком таща стонущего парня. Захлебываясь, они ковыляющим бегом добежали до гряды валунов, разом перевалились через нее в яму и замерли там, всхлипывая одышкой и трясясь. Сэнди застонал и попытался встать, — но капитан вмиг сгреб его за шиворот и пхнул себе под бок.
— Чего он не взрывается? — почему-то шепотом спросил старшина, перевел дух и вдруг хихикнул. — Теперь-то можно!
— А хрен его душу знает… Уф-ф, работка! — капитан осторожно высунулся. — И не горит, сатана. А должен. Капитализм хренов — ничего не понять…
Попов хмыкнул и, ладонью под затылок приподняв голову Сэнди, осторожно стащил с него разбитые очки.
— Ну, буржуй, живой? — улыбаясь, он глядел в черно-белое в темноте лицо.
Кузьменко включил фонарик, прикрыв его сверху козырьком ладони. Сэнди, щурясь, смотрел на них опухшими, в кровище, щелками глаз и… И улыбался черным раздавленным ртом.
— Х-хай!..[70] — косноязычно выговорил он и опять сплюнул.
— Хай-хай, — сердито сказал Кузьменко. — Здорово еще раз. Ну, выходит, жить будешь?