— Ну. Один черт, — вяло сказал Попов. — Мы даже не знаем октановое число. Проще уж так?
— Не проще, — возразил капитан. — Я заметил на спардеке по левому борту неразмотанный брезентовый «рукав». Может, не сгнил.
— Пожарная магистраль.
— Ага. Пустим по нему отсюда горючку самоходом, если длины хватит. А насчет октана — у тебя чего, есть другой?
— А гробанемся?
— А не гробанемся?
— А ты чего, завтра же взлетаешь? — спросил старшина и про себя подумал: «Он уже не тот. И он все решил. Хотя сам еще не понял».
Кузьменко строго поглядел в глаза Попова, вслушиваясь в его мысли, и, помолчав, расчетливо жестко ответил:
— Нет, старшина. Дел еще много, старшина. И, кроме того… Да попей водички, что ли! — заорал он все еще давящемуся рвотой Сэнди. Тот вскочил и резвой рысцой, мотая головой, побежал к надстройке.
— И чего ты к нему цепляешься? — старшина проводил взглядом паренька. — С утра до вечера: гав-гав, гав-гав. Он же мальчик вовсе. А ты…
— А я не цепляюсь. Я жалею, — зло сказал капитан. — Иначе пропадет.
— Интересно жалеешь.
— Правильно жалею. А вы, доброхоты, всегда «сю-сю», потому что сами хотите и можете, когда с вами на «сю-сю». А чуть чего — в кусты. И выплывай, как можешь. Знаю. Пробовал.
— Того лучше. Совсем ты одичал тут, Саня.
— Тут одичаешь… Ну а ты? Прям завтра готов когти рвать? А как же научный интерес всего несчастного человечества? Или как дали по ушам, так сразу понял: слабо?
— Завтра… Что такое «завтра»? Ты-то, как я понял…
— Я сам еще ничего не понял. Давай-ка делом займемся! Невпроворот ведь. И вообще. Вечер скоро, а мы еще ни в одном глазу. Сэнди! — неожиданно заорал он так, что старшина вздрогнул. — Живой ты там, пацан? Интересно, чего он там ищет… Может, и вправду зря я на него так…
А в самом деле, куда он запропал, странно…
— Тс-с-с… — вдруг слышно даже в гуле прибоя прошептал капитан. — Гляди! Гляди, — его чудовищно грязный заскорузлый палец уперся в надстройки судна. Старшина похолодел. Огромная ходовая рубка, нависающая над палубой, дрогнула и поплыла, раздваиваясь в дрожащем жарком мареве. Боковым зрением он заметил, как капитан, закрыв глаза, бесшумно сказал перекошенным ртом: — Нет, о, Господь милосердный. Нет. Хватит.
И, словно послушавшись капитана, глыба надстройки беззвучно осела вниз, на место.
«Фу ты! Чего мы всполошились? — почти раздраженно перевел дух старшина, отстраненно разглядывая между тем поплывшую в порыве ветра тяжелую пыль старой краски, тихо ссыпавшейся, заструившейся грязным облаком со стены рубки; что-то явно звякнуло. — Да нет же, нет! Показалось… Жара, раскаленный металл, ветер, движение воздушных масс от нагревающихся поверхностей. Все предельно просто. Скоро тени своей пугаться будем. Ну, конечно, — вон он, наш юный лейтенант! Все на местах, все в порядке».
Да, на крыле ходового мостика действительно появился Сэнди. Он диковато озирался, пригнув голову, словно не понимал, куда попал, потом, перегнувшись через ограждение мостика, долго разглядывал с верхотуры ждущих его русских и, наконец, помахав им какой-то банкой, неторопливо застучал каблуками ботинок, замелькавших в просветах ступенек трапа.
— Попить тащит, — вздохнул капитан. — Хороший малый. Жалко…
— Чего жалко?
— Не чего. А кого. А вот тени нету. Ин-те-ре-сно. А?
— Полдень, — пробормотал разморенно успокоившийся старшина.
— Глаза разуй. Академик… Под себя глянуть лень?
— Я-то разул. Ты лучше скажи, почему не удивился?
— Я вообще давно не удивляюсь. Даже солнышка вот нету — а я все равно не удивляюсь.
— Нас шарахнуло из Арктики в тропики — и мы спокойны. Будто так и надо. А что потребно для такой переброски? Почему мы уцелели? И вообще — была ли переброска с нами? Но все это еще куда ни шло; ну погалдели малость, ну попутались…
— … ну харч метнули. Отдельно взятые товарищи…
— Бывает. Но вот эта штука под нами! — старшина гулко бухнул кулаком по палубе. — Я не про железо! Я… Я про стекло! А? Это вот не слабо?
— Пока не знаю, — рассеяно щурясь, пробормотал капитан. — Но узнаю. Гад буду — узнаю.
— Узнаешь? И так известно. Мы действительно попали на некий объект.
— Ух ты! Это ж надо. Ну кто б мог подумать, а?
— На объект, созданный руками, возможно, людей. Вероятно, своего рода самопрограммирующийся, саморегулирующийся автомат, или зонд, или что-то в этом роде, способный корректировать даже изменение внешних, объективных ситуаций. И мне кажется, оставлен он тут давно, по нашим, земным меркам давно, меркам нашего времени. А мы явно… Ты меня слушаешь?