— Жаль, — заметил директор, — что гость сейчас лишен возможности обозреть столь богатый ассортимент нашей продукции. Товарищ Ха Тху, вылезайте!
Валентина почувствовала что-то неладное:
— Слышь-ка, ты, гран персона нон статус-кво! Вылазь! Будет тебе в нем мараться! Это дело наше, бабье! А твое дело защищать сверните… сверните… свернитет да в джунгфли ревизио… ревизоров не пущать!
Из чрева передовой мысли донесся слабый голос мужественного борца: «Ва мбы так!» Тут Филдс смутился, засуетился и признался, что, к своему стыду, забыл транскрипцию непередаваемой игры слов «Ва мбы так». Как ни убеждали его окружающие, что они и без транскрипции понимают неустрашимого гостя, им так и не удалось убедить в том переводчика — профессиональная гордость не позволила ему положиться на эрудицию аудитории. Поэтому переводчик со скоростью пули вылетел на улицу и, с тревогой оглядываясь на фабрику, быстро сел в такси. Взрыв раздался, когда счетчик высвечивал число 13…
— Теперь прямо, — подсказал Джон Филдс водителю такси. — Мы произвели фужер, то есть фураж, то есть фурор в трикотажной промышленности, и это позволяет сделать вывод, что промышленность на правильном пути.
Только сейчас шпион заметил, что за рулем сидит женщина с лицом, полным энтузиазма и затаенной информации.
— Послушайте, откуда вы взялись? — не выдержал агент 6407. — Впервые встречаю столько мысли на одном женском лице.
Круто развернув машину в темном тупике, женщина остановила такси и выключила счетчик.
— С вас шесть рублей и четыреста семь копеек, — ледяным тоном произнесла она. — А для начала зовите меня мадам Дубова-Ясенева. Так будет лучше в наших общих интересах…
ФИЛОСОФОЧКА, или МАДАМ, С КЕМ ВЫ СОТРУДНИЧАЕТЕ?
Взрыв трикотажной фабрики гулким эхом раскатился по кабинетно-коридорным лабиринтам больших и малых инстанций. Самоуверенное возбуждение сменялось приступами тишайшей апатии. Прецедент! Помимо фабричного сарайчика, взрывной волной шарахнуло НИНИ МЕНЯ, где дозревали три докторские и тридцать три кандидатские диссертации. К счастью, серьезных жертв на фабрике не отмечалось, если не считать, что поникла замечательная голова такого замечательного человека, как директор, да у одной бесхитростной женщины, мобилизованной стать матерью, случился истерический припадок со словами: «Сверните ревизоров в джунхфли!»
Онанга Мананга без шнурков и трусов, наголо остриженный свежей технологической струей, был отчислен из Института почвоведения и выдворен из Советов. Негр с полуострова Кактусячий (по некоторым данным) успешно сдал вступительные экзамены в Сиамский изюмоведческий горно-обогатительный университет с зоологическим уклоном. Онанга получил поздравительную телеграмму от Вадика Уикли по случаю завершения учебы в Советах, а также послание соболезнования императора Центральной Ханыгии, его цереушного августейшества Робертса I, где тот распинался в заверениях по поводу безвременной кончины от предстартовой железы Папы Всех Детей. Что же касается Филдса, то дела его, оказывается, были не такими уж плачевными. Но об этом чуть позже…
Капитан Шельмягин и лейтенант Воробьев ерзали на стульях в кабинете полковника Ведмедятникова. Над полковником довлел злой рок в лице майора Пронина, стиль работы которого полковник не столько уважал, сколько недолюбливал. Недопонимал он и лейтенанта Воробьева, старавшегося во всем копировать майора — плоть до привычки в трудные минуты многозначительно покрякивать.
— Товарищи, — сказал полковник, — как известно, положение непростое. Вчера я получил взбучку на ковре у майора Пронина…
Ведмедятников осекся, хотел было почесать за ухом «гыпсовой кыски» (как он именовал бюст бородато-усатого Карла Маркса), но, передумав, продолжил:
— Не вам объяснять, что майор Пронин в нашем деле является собирательным образом товарища, пришедшего из высокохудожественных криминалистических произведений, значит, дело не в его звании, а в занимаемой должности. Если следовать логике товарища Пронина, то шпион давным-давно в наших руках. Однако если следовать логике фактов, которые, как известно, вещь, да к тому же еще и упрямая, то шпиона в наших руках нет. Положение осложняется и тем, что, я дословно цитирую товарища Пронина: «…враг сильно и коварно подкован. Но мы должны быть подкованы еще сильнее, коварней и, я не боюсь этого слова, хорошо. Мы помним, как агент 6407 беспардонно запустил пятерню в ротовое отверстие агронома села Крысиное, известно также, что затем он переехал в город, убрал пенсионера Боцманова, и убрал, я не боюсь этого слова, хорошо. Наконец, он вырвался из-под больничной негласной опеки рыбнадзора, подвизался вместе с чернокожим приятелем в саудовском стриптоматическом варьете, присвоил себе право выступать от имени доисторического человека, ввел в заблуждение массовика Кука с затейником женского пола, и ввел, я не боюсь этого слова, хорошо. Сейчас враг скрывается в посольстве могучей державы, откуда (по нашим данным) гримасничает, строит нам морды и делает это с серьезными намерениями».
Процитировав майора Пронина, Ведмедятников добавил:
— А ты, лейтенант, переоценил свои рыболовецкие способности — за гримасами каракатицы не разглядел мурло шпиона.
Шельмягин, не выдержав, рассмеялся.
— Между прочим, капитан, ты сам позволял расслабляться нашим «слесарям» в туалете у Хмыря — и к чему нас это привело? К тому, что мы по сей день тянем-потянем ус гражданина Боцманова, и все безрезультатно.
— «Слесаря» нам погоду все равно бы не сделали, товарищ полковник. Не тот уровень.
— Ага! — сказал Ведмедятников. — Что доступно кесарю, недоступно слесарю, так что ли? Нет, друзья, в таком случае, у нас дело дальше каракатиц не пойдет. Отсебятина — дочь шапкозакидательства, как говаривал еще мой прадед, подневольный шапкозакидатель Саввы Морозова. Ну, это к слову. А теперь о главном…
Полковник Ведмедятников еще не отдавал себе отчет в том, что подсознательно вступает в противоборство с укоренившейся, всесильной пронинщиной.
Тем временем Джон Филдс обосновался на новой конспиративной квартире в городе М. Из-за океана прилетела шифровка: «Реставрировать инфраструктуру, учитывая печальный опыт операции «МЫ». Босс». Филдсу предстояло вновь подыскать надежных людей, сколотить крепкий подрывной аппарат и вредить, вредить, вредить. Люди нужны были волевые, целеустремленные, фанатичные. Но вот беда — где их взять-то, волевых фанатиков? Однако усилия Джона Филдса не пропали даром — такие люди нашлись. И были они тоже законспирированы, но только на свой лад, по-дилетантски примитивно. Вышел Филдс на них весьма необычно. Шпиона постоянно беспокоил потолок, который в определенное время суток начинал сотрясаться, осыпая, Филдсову квартиру грязноватой, как прошлогодний снег, штукатуркой. Все было б ничего (черт с ней, со штукатуркой!), если бы однажды Филдс, взглянув на потолок, не обнаружил ужасные трещины, с каждым новым сотрясением расползавшиеся по сторонам, будто щупальца гигантского спрута. Тогда он решительно поднялся к верхним соседям, чтобы прикинуть приблизительный срок крушения потолка и заранее оговорить размеры компенсации за нанесенный материальный, а также моральный ущерб.
В квартире находились пятеро склеротичных отголосков глубокой старины: бабушки-двойняшки, еще одна старушка и двое старичков, чинно попивавших чаек.
— Кто в вашей гоп-компании старейшина? — обратился к ним Филдс.
Все пятеро туповато уставились на незваного гостя.
— Я спрашиваю, кто здесь ответственный квартиросъемщик?
— А зачем тебе это, божий агнец? — спросила старушка. — Хочешь откушать чайку?