— Вот, держи свой коктейль, — весело произнесла она. — Сосчитай лепестки, успокойся и думай о прекрасном.
Легкий приморский бриз прошелестел в полусонной листве.
— Вот и отлично, — сказал Уикли. — Мне часто недостает простого человеческого понимания. Твоего… понимания.
Отпив глоток, он блаженно откинулся в шезлонге:
— Что можно сказать о теперешней России?.. Не только здравая экономика приносит хорошие деньги, но и большой бедлам тоже. Там интересно получилось: сработал известный принцип российских коммунистов — давайте сначала послужим важному делу, а уж потом разберемся, праведное оно или не очень.
— Ты считаешь, что игры в демократию ни к чему хорошему там не приведут?
— По крайней мере в том, что касается экономики. Демократия в России — страшная разрушительная сила.
— А в политике?
— Назови царя хоть трижды президентом — суть не изменится. Эти карманные «оппозиционные» парламенты, которые финансируются из царской казны, эти. так называемые «независимые» суды, бутафорские институты по изучению общественного мнения и многое другое, столь схожее… ну, если подумать, с Латинской Америкой. Вообще, старая совковая технология — «не подмажешь, не поедешь» — давно сидит у всего Запада в печенках. Сколько поколений должно смениться, прежде чем Россия станет трезвой и прагматичной? Одному Богу известно…
Линда подумала: «Может, обойдется без постели?»
— А теперь в кроватку, детка, в кроватку!
— Погоди, Сэм, — сказала она. — Ты ведь когда-то обещал, что с Джоном все будет в порядке.
— Да, обещал. И свое обещание сдержал.
— Что с ним? Где он? Почему ты скрываешь от меня правду?
Уикли размял пухлую сигару, поднес к ней зажигалку и… остановился.
— О чем ты хочешь знать? — удивился он. — Вопрос закрыт раз и навсегда.
— Что значит «раз и навсегда»?! — не выдержала Линда. — Почему он, словно замурованный, столько лет сидит в этой России, почему от него нет вестей и, если действительно нет, то что означает его молчание? Да жив ли он, наконец?..
Линда обратила внимание, как дрожит бокал в руке Сэма.
— Хочешь знать правду?.. — медленно произнес он и, глотнув коктейль, закурил сигару. — Видишь ли, детка, твой бывший возлюбленный, несмотря на его очевидный профессионализм, неисправимый романтик и фантазер, авантюрист и, представь себе, как это ни смешно, правдоискатель. При нашей-то работе! Здесь, в Штатах, ему не интересно: родители умерли, крепкие привязанности (в силу его характера) напрочь отсутствуют, продвижение по служебной лестнице бесперспективно, так как в России он давным-давно раскрыт… да-да, не делай удивленное лицо…Значит, остается одно: почетная пенсия перевербованного бывшего агента ЦРУ плюс какая-нибудь тихая, ну, скажем, писательская деятельность.
— Ты хочешь, чтобы я поверила?
— А как хочешь ты?
Линда не могла понять, где полуправда, где правда, а где ложь, слишком похожая на правду. Уикли знает намного больше, чем сказал, в этом нет никаких сомнений, но он упрется и будет молчать, поскольку дело касается именно Филдса.
Внезапно тихая гладь бассейна покрылась рябью, прощальные солнечные блики заплясали на лицах наших героев, скрывая подспудные мысли и помыслы, владевшие ими. В бассейне зажглась подсветка, сумерки спустились в сад, и Сэм, тяжело поднявшись с шезлонга, галантно предложил Линде руку:
— Перекусим в спальне?
— Пожалуй…
Миновав холл, они прошли мимо кабинета.
— Детка, — вспомнил он, — будь так любезна, просмотри сегодняшнюю почту, там, в кабине, а я подожду в спальне.
Это «подожду в спальне» означало, что Сэм перед занятием любовью примет какую-то возбуждающую пилюлю, после чего, с грехом пополам исполнив мужскую роль, повернется к ней спиной и громко засопит. Таков удел многих женщин, так или иначе зависимых от сильных мира сего. Самая отвратительная и унизительная зависимость — постельная, подумала Линда. Быстро и невнимательно просматривая почту, она ненароком выдвинула ящик письменного стола и… замерла: там, среди вороха бумаг, лежал пистолет Сэма. Что-то невразумительное, необъяснимое сработало в подсознании, она почти механически взяла пистолет и положила в карман купального халата; вопрос «зачем?» вертелся в голове, но оставался без ответа…
— Сегодня ты задумчива и бледна, — улыбнулся с подушек Сэм. — Такая ты меня завораживаешь и притягиваешь, интригуешь и влечешь… Иди ко мне, детка, не стой как изваяние…
— Мне что-то дурно, нездоровится…
— Это пройдет. Тебе будет хорошо, вот увидишь…
— Я… хочу выпить, — не убедительно промямлила Линда.
— Ты в этом уверена? — в голосе Сэма послышались нотки раздражения и нетерпения. — Да будет тебе, право. Ну?..
— Извини, Сэм, мне действительно плохо.
Выбежав в душ, она остановилась перед зеркалом и замерла: мертвенная бледность собственного лица заставила ее вздрогнуть, овальные круги под глазами привели в смятение. Ее стошнило.
— Черт побери, Линда! — донесся голос Уикли. — Может, вызвать врача?
Она попробовала совладать с собой, что стоило немалых усилий, и медленно вошла в спальню. Сэм спешил ей навстречу:
— Боже правый! Детка, ты в порядке?! Вот… глотни чистого джина… молодчина, сделай еще глоток… А теперь приляг. И не трепещи, словно осенний лист. Такое случается. Я, кстати, позавчера после бассейна ощутил похожую слабость и ничего, выпил коньяк, выкурил сигару, — как рукой сняло!..
Линда прикрыла глаза и почувствовала руки старика, лапающие ее тело; всей тяжестью навалившись на нее, он задышал часто и прерывисто…
— Пора! — сказал Вездесущинский медсестре, взглянув на часы. — Пора!
Он посмотрел на спящего Филдса и покачал головой:
— Кома, знаете ли, дело нешуточное…
Девушка ловко перетянула жгутом плечо больного и стала медленно вводить в вену раствор глюкозы с новым импортным препаратом.
— Можно быстрее… Как откроет глаза — тут же выходим из вены.
В палату заглянул Сомов:
— Что он?
— Пока еще спит. Сейчас очнется, — сказал доцент.
— Во сне что-нибудь говорил?
— Ни слова. Диктофон работает впустую.
— Что это может означать?
— То, что патология пациента претерпела некоторые, я бы сказал, качественные изменения.
— В чем они состоят?
— В том, батенька, что отныне наш уважаемый Дмитрий Филдин, впадая в коматозные состояния, будет просто… молчать.
Сомов раздраженно спросил:
— Это ваше личное предположение?
— Это факт, который перед глазами, — сухо ответил Вездесущинский. — Хотим мы того или не хотим.
Уставившись на Филдса, Сомов произнес:
— Если так, значит мой интерес к данному феномену… сойдет на нет.
— Однако мой интерес, — вставил психотерапевт, — так просто не закончится.
— Бог вам в помощь… — бросил Сомов, направляясь к двери.
Джон Филдс слышал разговор Сомова и Вездесущинского, незаметно для присутствующих выйдя из коматозного состояния, Он шевельнулся, когда за Сомовым закрылась дверь. Кажется, есть основания полагать, что интерес к нему Сомова небескорыстен, был, по крайней мере. Но в чем же интерес?..
Сестра обратилась к доценту:
— Глядите, Валериан Тимирзяевич — Филдин проснулся!
— Вижу, вижу… — улыбнулся психотерапевт. — Вы нас сегодня, уважаемый, поставили в тупик.
— Правда? Каким образом?
Вездесущинский сморщился и сказал:
— Заснули, но во время сна ничего не… открыли. В общем, молчали, если так можно выразиться, намертво..
— Чем же я теперь могу помочь?
Доцент торопливо произнес:
— Рассказать мне все, что вам приснилось.
— С какой стати, Тимирзяй Валерианович? У вас более чем обширный материал в виде моих предыдущих бредней.
— Правильно. Однако он уже далеко не свеж, следовательно, не столь актуален. Совковые комиксы давно устарели, эти байки про майора Пронина, КГБ и прочее вряд ли сегодня способны вызвать маломальский интерес…
— Простите, чей… интерес?
Вездесущинский вдруг замялся и как-то исподлобья покосился на Филдса: