…Дмитрий часто вспоминал разговор с отцом Алексеем, его скорее риторический, чем конкретный вопрос: «Кто вы, Дмитрий Филдин?». На этот вопрос бывший Джон Филдс, кажется, искал и не мог найти ответа в течение всей своей сознательной жизни. И только русский священник заставил его другими глазами взглянуть на окружающий мир, по-иному воспринять свою роль в собственной судьбе, понять и увидеть истинное предназначение человека. А различие между злом и добродетелью было для отца Алексея вполне определенным и конкретным.
Раньше, в молодые годы, Джон Филдс потратил слишком много энергии для достижения весьма сомнительных целей. Ну, разве можно заставить несколько поколений людей думать и делать иначе, чем они делают и думают? Во все века люди видели окружающий мир таким, каким позволял видеть их собственный разум. Они ломали, изменяли этот мир, делая его, как им казалось, более совершенным. А ведь все — впустую! История человечества — это история постепенного отмирания старых добрых истин, традиций, история забвения великих целей, история морального прозябания и деградации. Постоянно рушатся иллюзии, тают надежды, приходят разочарование и скорбь. В погоне за мнимым счастьем человек или теряет рассудок, или превращается в блеклое ненасытное существо с набором стандартных инстинктов. Но главное состоит в другом: мы слишком инертны, чтобы вершить свою судьбу, и слишком самоуверенны, чтобы это понять…
В палату вошла Катя, красивая, стройная и веселая:
— По-моему, вы сегодня не в духе?
— Да как вам сказать…
— Я же вижу. Привет от Полины. Устроила ее в нормальную инофирму на хорошие деньги — теперь сама удивляется: что она потеряла в этом госпитале?
— А что в этом госпитале потеряли… мы?
Катя рассмеялась:
— Глубокий философский подход! Потеряв, мы обязательно что-то находим. Такова жизнь.
— Мне будет вас не хватать…
Дмитрий сам от себя такого не ждал.
— И мне вас тоже, — просто ответила Катя. — С Савелием я в очередной раз поругалась, хотелось бы думать, что в последний. Но… иногда он бывает таким чутким и понятливым — оторопь берет. Мне, в общем-то, большего и не нужно…
Эта девочка, думал Филдин, отдала самое святое чувство грязному вертепному борову. Удивительные создания женщины! Их сердце неподвластно ни уму, ни логике, ни воле.
— Вас окрестили? — спросила Катя.
— Да.
— Хотите, сходим в церковь?
— Пожалуй. Предложение принято. Как только выпишусь — созвонимся и сходим. К отцу Алексею.
Она вдруг стала серьезной:
— Я очень вам благодарна.
— Мне? За что?
— За то, что выслушали тогда исповедь и послушались моего совета.
— Это я вас должен благодарить, Катюша. Мне ведь так недостает простого человеческого общения.
Она удивленно подняла брови:
— Даже с такой, как… я?
— Именно с такой, как вы.
И вдруг в каком-то непроизвольном порыве Дмитрий принялся сбивчиво рассказывать о себе, о своих невеселых мыслях, о старой дурацкой привычке до всего докапываться самостоятельно. Даже после общения с отцом Алексеем, говорил Дмитрий, он не может полностью отрешиться от собственных устоявшихся взглядов, от гнетущего чувства одиночества и душевной беспомощности. Такого раньше никогда с ним не было и, если бы в ту пору, в пору его расцвета, кто-нибудь сказал ему, что так и оно и случится — он счел бы это за глупую шутку. Жизнь непредсказуема и жестока, обманчива и безжалостна, на склоне лет приходится расплачиваться по всем счетам, которые она тебе предъявляет. Но даже не в этом главное! Когда человек приходит к определенному знаменателю, он уже не в состоянии лгать самому себе…
Катя долго молчала. Похоже, слова Дмитрия были созвучны ее душе. Но сколь велика разница между ними! Дело даже не в возрасте. Однако… так или иначе, — все мы люди. С нелегкими, зачастую противоположными судьбами. А переживаем и страдаем, в сущности, одинаково. Правда, не всегда замечаем у других то, что сполна находим в себе.
— Извините, — сказала Катя, — мне нужно раздавать лекарства. Знаете, хорошо, что мы так откровенны. И вам, и мне легче.
Оставшись один, Филдин сначала принялся перечитывать рукопись, затем стал быстро что-то писать, видимо, пребывая в творческом подъеме. Ему казалось, что только сейчас он подходит к чему-то очень важному, и это важное было скрыто от него все долгие годы неудавшейся жизни.
Но разве не парадоксально, а скорее, и странно, что первыми людьми, перед которыми он по-настоящему открылся, были деревенский священник и городская проститутка?
Катин подержаный «Фольцваген», переваливаясь по сельским ухабам, медленно подъезжал к заброшенной Журавлихе. На удивление отцу Алексею, Катя отлично ориентировалась в незнакомой местности, уверенно ведя машину вдоль старого леса. А Филдин, наблюдая за девушкой, испытывал смешанное чувство горечи и радостного успокоения.
Вот показалась изба старой бабушки Лизы, а рядом с ней — холмы перекопанной глины с притихшим бульдозером.
— Видите! — воскликнул отец Алексей. — Что же здесь творится, Боже праведный?!
Журавлиха являла собою жалкое зрелище: избы чуть не завалены свежей землей, повсюду громоздятся горы красного отборного кирпича, вдоль и поперек прорыты глубокие рвы, по которым проложены огромные трубы коммуникаций, тут же стоят фирменные бытовки строителей. Грязь и разруха — становление новой жизни, утверждение нового порядка для новых людей! Куда ни кинешь взор — толстопузые охранники с резиновыми дубинками, жадно высматривающие, на чью бы голову эту дубинку опустить. Картина впечатляющая.
Очутившись в избе, они увидели старушку, беспомощно шевелящую губами в надежде, что вошедшие ее поймут. Всем стало ясно — женщина потеряла рассудок. Катя приблизилась к бабушке Лизе и взяла ее за руку:
— Как ваше здоровье, Елизавета Федоровна?
— А вы… знакомы? — удивился священник.
— Ой, милущая! — заголосила старушка. — Где там наш Кириллушка живет? Что Поленька, внученька моя славненькая?
Здесь настал черед призадуматься Кате: Кирилл и Полина были хорошо ей знакомы…
Отец Алексей не выдержал:
— Вы меня узнаёте? — спросил он Лизу.
— Да как же тебя не узнать?! — воскликнула она. — Свекор мой, милущий! Вовчик родненький!
Видя такое, Филдин произнес:
— Необходима срочная помощь, ей надо вызвать врача.
— Кто сюда покажется, — вздохнул отец Алексей. — Везде канавы да охрана. Кому старый человек нужен, кроме Бога?
— Я найду хорошего врача, — сказала Катя, — только не раньше, чем завтра: пока до города доеду, пока отыщу, уговорю за приличные деньги, пока привезу сюда.
— Знаете… — отец Алексей призадумался. — Вы двое поезжайте, не ночевать же тут, я прочту ей молитву «Спаси и сохрани», уложу спать и сам отправлюсь домой. А завтра к полудню обязательно буду здесь, глядишь, вы доктора привезете.
— Какой дорогой пойдете? — спросила Катя. — Могу подвезти.
— Лесом, какой же, — ответил он. — Тут одна тропинка есть — прямо к церкви выводит. Спасибо, Катя.
Старушка закивала головой:
— Истину глаголешь, истину! Гляди сколько их у меня…
Она достала из комода какой-то сверток и положила на стол:
— Вот они, мои кровные…
Это были деньги: ровно шестьсот долларов.
— Теперича и я богатая. Только Маруся с Поленькой да с Кирюшенькой не знают.
— Откуда у вас эти деньги? — спросил священник.
— Люди добрые купили избушку, лес, реку… Им же надобно порадоваться, мы-то свое отжили, милущие.
— Какие люди, бабушка Лиза?
— Хорошие, работящие. Будут здесь жить-поживать, а мне вот… денежку дали. Отцу Алексею отнесу, пусть за мою душу неприкаянную молится. Ой, деточки, ой, славненькие убиенные мои! Чую, беда придет за все наши прегрешения. Кровушка невинная прольется…