— Как ты относишься к России? — спросил напрямую Питер.
— Никак, — ответил Джо. — Я люблю Одессу, люблю издалека, будто вспоминаю поблекший фотоснимок далекого детства… А в той огромной семье народов, которой является Россия, мне уже никогда не будет места.
— В семье не без еврея, — пошутил Питер.
— Даже не в этом дело. Там не умеют и не любят по-настоящему работать, а значит, не могут дать истинную оценку труду. Какому угодно, не обязательно моему. Здесь наши мысли созвучны, не так ли?
— Вполне.
— В Россию лучше всего въезжать на белогривом коне эдаким победителем, снизошедшим до своего бывшего, вечно раздрызганного государства и столь же безнадежно униженного народа.
— В тебе говорит жалость или ностальгия?
— И то, и другое. Жалость унизительна, но таков уж народ: какой путь ни выберет — все не туда!
Кажется, Питер услышал главное. И в этом главном, при всей симпатии к России, у Джо сквозил негативизм.
— Что скажешь, если мы поставим дураков на колени? — спросил Питер.
— По-моему, они уже давно на коленях, куда больше…
— Это по-твоему. И ты имеешь в виду прежде всего народ.
— А кого еще я должен иметь в виду?
Питер помедлил:
— Правящую верхушку, к примеру.
— Ого! — воскликнул Джо. — Здесь отдает марксистко-ленинской терминологией из совкового учебника истории. Угнетатели и угнетенные — нам это вдалбливали с малых лет.
— Видишь ли… Мне плевать, что там кому вдалбливали, но, согласись, жадность и алчность президентского окружения в России уже перешла все мыслимые границы.
— Который час? — вдруг спросил Джо.
Питер взглянул на левое запястье:
— Что за чертовщина!? Я потерял свои часы!
— Отрадно еще, что не голову, — заметил Джо, протягивая другу его часы.
Питер надулся.
— Хорошо, хорошо… — примирительно сказал приятель. — Извини, конечно, но я слишком далек от высокой политики. Понятно, в президентском окружении жадность и коррупция идут рука об руку. Да, вседозволенность не знает удержу. Но что волен сдвинуть я, простой артист, в этой, старой как мир, ситуации? Я в состоянии сделать так, чтобы на глазах изумленной публики исчез вагонный состав, могу, закованный в цепи, выбраться невредимым из Ниагарского водопада, или плавно, воспарить в огромном зале над головами зрителей, но, увы! — я не наделен магической силой, способной одолеть стяжательство и коррупцию.
«Все они такие, люди шоу-бизнеса, — решил Питер, — словоохотливые, высокопарные и самовлюбленные». Он извлек из кармана пиджака снимок и протянул его приятелю.
— Занятная физиономия, — заметил Джо. — Кто это? Актер?
— Ты его не знаешь.
— Политик?
— Нет.
— Угадаю с третьего раза… Банкир?
— Точно! В самое яблочко!
— Вот видишь… — самодовольно ухмыльнулся Вандефул. — Кстати, весьма своеобразное лицо: неуловимая смесь трагизма, лирики, юмора и эгоцентризма. Не думаю, что его дела идут успешно.
— Его дела просто-напросто стоят.
— Видимо, ему не хватает везения или удачи. Однако заметно, что человек незаурядный, талантливый.
— Более чем. И невостребованный.
Во взгляде Джо читался вопрос — что дальше?
— Ты бы сумел… — Питер немного замялся, — оказать мне маленькую услугу?
— Смотря какую?
— Подобрать двойника этому типу.
Джо медленно произнес:
— Если считать это маленькой услугой…
Питер сразу подхватил:
— Твоя цена?
— Дело не в цене, хотя в любом случае она вполне конкретна. Зачем вам двойник?
— Если, проснувшись завтра, ты узнаешь, что вся твоя Империя иллюзий куплена с потрохами русскими братками — как ты к этому отнесешься?
— Не пори чепухи…
Питер сделал небольшую паузу:
— Все слишком серьезно, Джо, чтобы называться чепухой. Русские мафиози берут под финансовый контроль почти все наши экономические институты и уже обходят по многим позициям. Если эту тенденцию не пресечь, доллар задушит сам себя! Тогда придет конец намного более крепким империям, чем, к примеру, твоя. Потому и затевается крупная, очень крупная игра, Джо. Не могу тебе объяснить все наши действия по понятным причинам. Знай только, что твоя помощь и явится неоценимым вкладом против русской экспансии. Хоть мы оба и выходцы из России, но выбор свой уже давно сделали, и в чью пользу, думаю, нет смысла уточнять…
Джо махнул рукой:
— Понял, коллега. Говори, что и как нужно…
Так все и стояли, замерев, кто с ужасом, а кто и с неприкрытым отчаянием глядя на Савелия Новикова. Столь бездарно умереть, а попросту говоря, сдохнуть… Лишь молодой доктор оставался невозмутимым и, странно ухмыльнувшись, заявил:
— Все в порядке.
Вовчик исподлобья пронзил его тяжелым взглядом:
— Как ты сказал? Повтори-ка…
И здесь произошло нечто невероятное, нечто совершенно необъяснимое — труп, распластанный на полу, неожиданно громко… чихнул! Затем чихнул еще раз, и еще, и, в общем, принялся громко противно чихать, брызгая слюной.
— Он… что? — выдавил Вовчик.
— Что с ним, доктор?! — радостно завизжали девочки.
Врач пожал плечами:
— Чихает…
Дальше все завертелось, закрутилось, словно в дикой карусели: шум, визги, топот каблуков, мелькание счастливых пьяных лиц да… непрерывное настойчивое, перекрывающее общий гомон, чихание кандидата в депутаты.
Неожиданно Савелий присел, к его лицу прилила пунцовая краска. Похоже, он догадался, что с ним произошло что-то неладное.
— К чему шухер? — промямлил он и снова чихнул. — Дайте сопли вытереть…Тьфу! В носу какая-то гадость, нашатырь что ли…
Тут все наперебой принялись рассказывать ему, как он чуть было не откинул копыта в самый разгар веселья, как все до смерти перепугались, а одна девица с гордостью призналась, что со страха наделала в штаны.
— Ласточка моя! — растрогался воскресший. — И я маленько напрудил…
Вновь завертелось, закружилось хмельное веселье, бесшабашное и бестолковое. «Пьяницам и дуракам везет, — подумал Сомов, — хоть Новиков далеко не дурак».
— Всего хорошего, — стал прощаться доктор. — С наркотой поаккуратнее будьте.
— Он… кто? — спросил Савелий, только сейчас заметивший молодого врача.
— Спаситель твой, спаситель! — заверещали девушки. — Жизнь тебе спас!
— Да-а? — удивился Новиков. — За это ему от меня… огромное спасибо. Надо же… от смерти уберег. Как тебя звать?
— Олег.
Савелий вытащил свой огромный «лопатник» и принялся шелестеть зеленоватыми купюрами разного достоинства. Затем протянул врачу две бумажки:
— Для меня труд медика — священен. Вот, возьми, Олег, двадцатку, выпей за мое здоровье.
— Спасибо, — ответил врач, направляясь к двери, — как-нибудь в другой раз…
— Странный какой-то, — удивился Новиков, когда врач ушел. — От денег отказался…
— Да все они такие, доктора эти, — поддакнул Вовчик, — стебанутые немного.
Сухо простившись, Сомов покинул компанию кандидата в депутаты под вялые уговоры девушек остаться до утра. Им было не до него, им было вообще не до кого, кроме самих себя, живущих, словно мотыльки, одним единственным днем, вечером или ночью…
К Филдину заехал Вездесущинский, человек, о котором Дмитрий почти забыл. Да, впрочем, в его мыслях стояла сплошная путаница, они странным образом обрывались, не успевая выстроиться в логическую схему, затем внезапно возвращались, чтобы вновь рассыпаться.
— Похоже, ваше затворничество зашло слишком далеко, — заметил Валериан Тимирзяевич, обратив внимание на густую щетину бывшего пациента. Кстати, мои препараты принимаете?
— По необходимости.
— Это когда белая горячка?
— Даже не представляю, о чем идет речь.
— Молодец! — обрадовался доцент.
— Что «молодец»?
— Ваши профессиональные навыки живучи — просто отлично! При любых жизненных раскладах это необходимо как воздух. Особенно для вас.