— У меня к тебе есть… то есть, было одно деловое предложение.
— Вот как? Любопытно узнать, какое?
— Сейчас я не могу об этом говорить. Я позвоню тебе на неделе, хорошо?
— У тебя женщина?
— Линда…
— Что ж, буду в ожидании делового предложения. Звони.
Связь оборвалась, пошли короткие гудки. Все так некстати, глупо и бездумно, выругался про себя Филдин. Какого черта его дернуло вчера набрать номер Линды?! Вообще-то, он принял осмысленное решение, вполне объяснимое в создавшейся ситуации, но… Линда отошла на второй план, появилась Катя.
— Господин Румберг! — позвала с кухни Катя. — Похоже, вы закончили разговор?
— Извини, Катюша. Я закончил разговор.
— Даже если твою женщину и зовут Линда, я уже не готова потесниться.
— Чисто деловой контакт. Кстати, ты ведь мне так и не ответила…
— Хочу ли я купаться с тобой в роскоши? — она как-то странно посмотрела на него. — Мне нужна не роскошь… Мне просто нужен… ты.
Он ждал этого ответа. Но ждал без трепета и восторга. Почему? Ему необходима была Катя, их взаимная привязанность очевидна, а вот любит ли он ее, — вопрос оставался открытым. Наверно и так неплохо получится? С Катиной-то «фактурой», как говорил Савелий, прямая дорога с панели в кинозвезды. Девушка достойна лучшей участи, и он подарит ей другую жизнь.
— Мне пора, — неожиданно заявила Катя.
— Куда тебе спешить? — в вопросе Дмитрия прозвучало нетерпение.
— Надо завершить неотложные дела.
— Какие у тебя могут быть дела?
Она нежно поцеловала его в лоб, как мать целует нерадивое чадо:
— Только сделаю все необходимое — тут же возвращусь.
— Прошу тебя, останься.
— Дима, дорогой, мне нужно идти.
— Ты никуда не пойдешь.
— Нет, пойду. Отпусти мою руку…
— Давай еще выпьем?
— Мне больно…
— Останься.
— Я сказала — нет! По какому праву ты мне делаешь больно?! Пусти меня!!..
Дальше Филдин, то ли помутившись рассудком, то ли в запале ревности (что, впрочем, одно и то же), сунул в руку девушки двести долларов и, распахнув входную дверь, крикнул: «Иди!».
Катя замерла, как вкопанная, она смотрела куда-то мимо, в пустоту, беспомощно хлопая красивыми ресницами. По ее щеке скатилась сначала одна, затем другая слеза. Не проронив ни слова, девушка выбежала в открытую дверь. Сквозняком к ногам Дмитрия прибило две скомканные сто долларовые бумажки…
Как следует распарившись в сауне на загородной даче руководителя администрации президента, давнишние друзья — Калашин и Шельмягин — прошли в предбанник, отделанный красным деревом. Там их поджидал стол с выпивкой и закуской. Предусмотрительный хозяин угощал охранников Шельмягина в соседнем помещении.
— Где ты берешь это пиво? — поинтересовался Шельмягин, прищелкнув языком от удовольствия.
— Привозят, понимаешь ли, — ответил Калашин, подражая президенту. — Есть в Чехии один погребок, а в нем бочка — гурманы ради этой бочки прилетают аж из Австралии.
— Хорошо здесь у тебя, все продумано до мелочей. Я вот никак не могу достроить свой дом: то жена что-то вычитает в журналах — подавай ей эдакое, чего ни у кого нет; то теща фыркнет — это, дескать, не кухня в сорок метров, давай, как у людей, в шестьдесят.
— Так ты, Васька, в двадцатом столетии не управишься, — посочувствовал Калашин, — придется в двадцать первом заканчивать.
Шельмягин захрустел спинкой сочного омара:
— Нам надо многое успеть, очень многое…
— Кстати, Хомяк (так в узком кругу сослуживцы прозвали президента) подписал необходимые распоряжения насчет новой банковской структуры. В дело, сам понимаешь, не вникал — проблемы со здоровьем.
Шельмягин кивнул.
— Так что путь свободен, — продолжал Калашин. — Олигархи просят нас поторопиться. Кстати, этот Филдин не подведет?
— Деваться ему некуда. Да и самолюбия хватает, — Шельмягин потянул из хрустальной кружки холодного пива. — Мы прикрыты и спереди, и сзади.
— Не понял?
— Ну… чего тут понимать? Коллеги из ФБР помогают. Скоро откроют бюро у нас, а мы — у них.
— Это мне известно. В чем состоит их помощь?
— В Европе банковские операции страхуем мы, у себя в Штатах — они. Там ведь тоже деньги считать умеют.
Калашин задумался:
— Не кинут?
— Кто может дать стопроцентную гарантию?
— Тогда дерьма не оберешься.
— Кто не рискует…
Калашин проговорил:
— Если не отмоем сейчас — потом будет поздно. Слишком много поставлено на карту, и немало солидных людей за океаном ждут результата…Твой Филдин в курсе?
— С какой стати ему все знать? Свой кусок он получит сполна, если, конечно, справится. А в случае неудачи возможен нудный судебный процесс, в Штатах, разумеется, который затянется года на три, а то и лет на пять.
— И Филдин начнет сдавать всех нас с потрохами.
— Не думаю.
— Он что — все пять лет будет молчать?
Шельмягин рассмеялся:
— Вот результат твоего перехода из органов в администрацию президента — полная потеря фантазии. Судить будут не его.
— А кого?
— Гм, положим, двойника. Настоящий Филдин при плохом раскладе вряд ли доживет до суда.
Налив себе и Шельмягину по стопке водки, Калашин сказал:
— Давай за успех нашего дела! Хочется верить, что не напрасно живем на этом свете. Да… и лишних, отработанных людей, задействованных на первых порах, лучше убрать заранее.
— Учишь ученого…
Выпили, захмелели, разомлели.
— Много ли человеку надо? — спросил сам себя Шельмягин.
— Ровно столько, — заметил Калашин, — чтобы мало не показалось. Еще по одной?..
…Через два дня после того памятного разговора в разделе криминальной хроники газет промелькнуло сообщение об убийстве некоего гражданина, коммерсанта, найденного у подъезда собственного дома изрешеченным пулями. В интересах следствия имя его не разглашалось, однако заказной характер убийства не вызывал сомнений. Общество устало от бесконечных криминальных разборок, сетовали газеты. И сообщение не вызвало особого интереса, вскоре о нем забыли. А те немногие, кому было известно истинное имя убитого, знали, что он долгое время являлся двойным агентом КГБ и ЦРУ по кличке Инспектор. В паспорте значилось: Вездесущинский Валериан Тимирзяевич, русский, 1949 года рождения…
Нет человека, нет проблемы, любил повторять Иосиф Сталин.
Скандалы в семье Полины после известных событий, связанных с появлением ее отца — писателя Швайковского, — стали почти обыденным явлением. Даже при том, что Полина неплохо устроилась по рекомендации Кати в инофирму, денежные проблемы не исчезли, а напротив — возросли. И эпицентром этих проблем, как ни странно, всякий раз становился Кирилл. Полина догадывалась о его пристрастии к наркотикам, даже не сомневалась, что так оно и есть. Однако установить прямую связь между пороком Кирилла и постоянным отсутствием денег в доме ей удалось не сразу. И только тогда, когда из квартиры стали удивительным образом исчезать дорогие вещи (радиотелефон, видеомагнитофон, плеер и т. д.), Полина все окончательно поняла. Знала ли о Кирилле мать? Конечно, знала. Наверняка и сочувствовала ему, и переживала, и скрывала, как могла, дела Кирилла от Полины. Но разговор между матерью и дочерью в конце концов состоялся — он носил характер упреков, неприязни и бесконечного потока взаимных обвинений, зачастую необоснованных. Наконец, они просто перешли на крик, после чего обе разрыдались. Вот только делу это совершенно не помогло, да и не могло помочь, поскольку пристрастие брата, как понимали несчастные женщины, давно перешло в болезнь. Мать рассказала Полине, как ей пришлось хитрить перед Швайковским, чтобы тот раскошелился приличной суммой (якобы на приданое для вновь обретенной дочери), а деньги эти ушли, словно вода в песок, на анонимное лечение Кирилла. И без малейшего результата. Ну, и наконец, пропажи вещей из дома. Мать просила, умоляла, негодовала на Кирилла, запугивала его милицией, прокуратурой. Бесполезно! Он всякий раз священно клялся, что этот случай последний, но проходило несколько дней — и обнаруживалась очередная пропажа. Болезнь Кирилла заметно прогрессировала: он все чаще замыкался в себе, и все реже наркотик приносил удовлетворение, — теперь он необходим был ему исключительно для снятия ломки…