В Клайпеде его окружила совершенно новая, непривычная жизнь. Письмо дяди Миши подействовало волшебным образом: Арцеулов, заместитель начальника порта, принял его как родного, отвез к себе на квартиру, по кавказскому обычаю угостил шашлыками, приготовленными в электромангале прямо на лоджии, и домашним вином, не отказавшись и от вина, привезенного Павлом. На другой день по его распоряжению хорошенькая секретарша провела с Павлом обстоятельную экскурсию по порту, закончившуюся обедом в чрезвычайно милом кафе на набережной. Вечером того же дня Павел уже втащил свою сумку в отдельную комнату чистенького современного общежития. А на выходные Арцеулов повез его на дачу — скромный двухэтажный особнячок с крутой черепичной крышей в немецком стиле, утопающий в зелени сосен и корабельной лиственницы. Константин Заурович с гордостью демонстрировал дорогому гостю просторные комнаты, заграничную мебель, ковры, камины, коллекцию охотничьих трофеев и холодного оружия, красавицу жену на суперсовременной кухне, пышные клумбы, фонтан в виде пухлого позолоченного младенца, пускавшего струйку оттуда, откуда и полагается по анатомии. Павел вежливо рассматривал всю эту роскошь и все больше грустнел. Арцеулов, по-своему истолковавший причину пасмурного настроения гостя, покровительственно похлопал его по плечу и сказал:
— Ничего, Паша, будешь умным — лет через пять у тебя не хуже будет. Пошли сациви кушать.
Павел грустно улыбнулся. Все шло по кругу. Именно нежелание быть умным по-арцеуловски, по-рафаловичевски, по-шеровски и привело его сюда, а здесь все начинается заново.
Должно быть, умный дядя Миша все-таки написал своему другу и земляку о том, какого рода человека препоручает его заботам, потому что Арцеулов, к величайшему облегчению Павла, больше к разговорам такого рода не возвращался. После обеда, когда они, развалясь в шезлонгах, пили кофе под журчание шаловливой струйки, он вполне по-деловому стал излагать возможности трудоустройства Павла, выяснять, на какую конкретно работу тот может и хочет рассчитывать, и даже не очень сильно удивился, когда Павел не назвал ни одного из самых лакомых вариантов.
— Как у тебя, Паша, с образованием? — спросил Арцеулов.
Павел чуть не ляпнул про геофак Ленинградского университета, но вовремя прикусил язык.
— Среднее экономическое. Аральский индустриальный техникум.
— Такой город загубили! — зло сказал Арцеулов. — Убили море, а город сам умер. Без моря жить не мог.
— Да, — лаконично согласился Павел, ни разу не бывавший на Арале. «Ай да дядя Миша, все предусмотрел. Диплом из мертвого города — кто проверять будет?»
— Экономическое, говоришь? Баланс знаешь? Дебит-кредит знаешь?
— Забыл все. По специальности-то не работал.
— А что работал? — чуть настороженно спросил Арцеулов.
— Да разное. — Павел постарался максимально приблизить свой ответ к действительности. — Лаборантом в институте. В приборах немного кумекаю — оптика, электроника. Инструктором по горному туризму. В экспедиции много ездил, с геологами, с нефтяниками. Статьи технические переводил, английский у меня хороший. Математику преподавал, — вспомнил он свои занятия с Георгием. — Шофером работал.
— На грузовой? — заинтересовался Арцеулов.
— На легковой. Председателя колхоза возил.
— Председателя? Меня возить будешь?
— Но у вас, наверное, есть шофер?
— Мой Егор давно на повышение просится. На рефрижератор.
— А это разве повышение? — удивленно спросил Павел.
— Конечно. Рефрижератор — это ведь что? Холодильник на колесах. А в холодильнике что главное? Лед. А лед — это что? Это вода замерзшая. А на такой воде какие деньги делают, знаешь? Большие деньги делают.
— Как?
— А так. Рыбу сухую заморозить — один вес, с водой — совсем другой вес. Больше сдашь — больше получишь. Больше получишь — лучше жить будешь. Нравится?
— Не очень.
Арцеулов хмыкнул, но промолчал.
Уже во вторник Павел сел за баранку новехонькой черной «Волги». Рабочие его дни были ненормированы и неравномерны. То Арцеулов с утра до ночи носился по объектам и мероприятиям, возил с собой разный народ, в том числе и иностранцев — в таких случрх Павел выступал еще и в роли переводчика. То наоборот, с самого утра заседал в кабинете, отпускал Павла до вечера и страшно удивлялся, что Павел в такие дни не выезжал на отхожий промысел, а сидел себе где-нибудь в уголочке, а то и прямо в машине и спокойно читал книжку.