Шеров не отвел от нее совиных глаз, стоял и ничего не говорил.
— Рассказывай, что за капли, — резко сменив тон, потребовала Таня. — Я должна оценить риск.
Он рассказал. Таня слушала его, не перебивая. Он закончил и выжидательно посмотрел на нее. Выдержав паузу, она медленно, членораздельно проговорила:
— Этот риск я оцениваю в сто пятьдесят тысяч. Зелеными.
Шеров кашлянул и ледяным тоном осведомился:
— А не зарываешься?
— А ты? Пятьдесят за картину, как договаривались, пятьдесят за мокруху и еще пятьдесят — штраф тебе за попытку ввести в заблуждение. Или ищи другого исполнителя.
Вадим Ахметович ломаться не стал.
Что ж, Родион Кириллович прожил долгий век, а если верна хотя бы четверть того, что знала о нем Таня, то с его уходом на земле станет несколько чище...
Но вот о том, что придется сыграть в черного ангела и с племянницей товарища Мурина, Тане думать не хотелось. Физическая, умственная, моральная заурядность, пусть даже убожество — еще не повод лишать человека жизни. Покачиваясь в такт колесам в кресле дневного экспресса, Лада Чарусова прокручивала в уме разные сценарии. Конечно, если пощадить Мурину, сложность и риск возрастут многократно, но... Но прорабатывать ту или иную схему имело смысл, лишь хорошенько познакомившись с объектом, вызвав на откровенность, приглядевшись, определив, чем дышит. Психологически беспроигрышный вариант знакомства был уже давно разработан.
Вечером «Аврора» исправно прикатила Ладу на Московский вокзал, а через сутки после ее приезда Серега, переодевшись в рванину и вымазав рожу не хуже коммандос во вьетнамских джунглях, подстерег Марину Мурину и напал на нее. Помогали ему два местных забулдыги, нанятые за литр «маленько поучить бабешку» и рванувшие от неожиданно набросившейся на них Лады без всяких дополнительных подначек. Серега же, отмывшись на колонке, переоделся прямо в машине, причесался, похоронил рванье в мусорном контейнере и отправился знакомиться с дамой Мариной уже цивильно.
От впечатлений, составленных при первом контакте, Таня старалась абстрагироваться. Понятное дело, после всего происшедшего баба не в себе, и нечего на ее реакциях строить далеко идущие выводы. В целом же, как и следовало ожидать, Марина ей не понравилась. Особенно не понравились мимолетные взглядики, цепкие, приценивающиеся, завистливые, которыми та исподволь окидывала аккуратную квартирку, еду на столе, Серегу и в первую очередь саму Таню, то бишь Ладу. И это несмотря на послешоковую расслабуху, усугубленную обильным алкоголем.
«Дерьмовочка», — резюмировала про себя Таня.
К предложению познакомить новую подругу с Родионом Кирилловичем и его коллекцией оная последняя (не коллекция, естественно, а подруга) была готова. Каждая заурядная особа, с которой сталкивала ее жизнь, норовила выхвалиться перед ней хоть чем-нибудь, чтобы как-то уравновесить отношения, продемонстрировать ответные достоинства. Мужички начинали трясти кошельком или мужскими статями, а бабы выстреливали высококультурностью, знакомствами, вещичками. Особенно выделывались самые никакие. Началось это с блаженной памяти Лилечки, а если подумать, то и раньше. Таня привыкла. Ну, а поскольку, кроме дядиной коллекции, похвалиться Марине Валерьяновне было решительно нечем, следовательно...
Только слишком уж навязчиво зазывала ее Марина. .Прочитывалась здесь какая-то пока непонятная корысть. Что же хочет поиметь Марина Валерьяновна, сведя Ладу с дядей? Не исключено, что-то совсем простенькое, бытовое — рассчитывает найти в ее лице то ли бесплатную помощницу по части ухода за стариком, то ли состоятельную клиентку на какую-нибудь продажную вещицу из коллекции. Ох и любят существа типа Марины Валерьяновны считать денежки в чужих карманах, мазохизм свой тешить. Но охотничий нюх подсказывал Ладе, что здесь что-то посерьезней. Запахло дичью.
Визит оказался интересным. Таких великолепных частных собраний Тане видеть не приходилось, а видела она довольно много, особенно за последние два года. Замечательные французы — восемнадцатый век, Давид, барбизонцы, Делакруа, Мане, пара-тройка Гроссов... Несколько портретов, в том числе кисти неожиданного в российской коллекции Годфри Кнеллера. Из русских — парадные портреты Титова, один Левицкий, масса передвижников, авторские копии саврасовских «Грачей» и ларионовской свиньи. Три Филоновых и полстены Фалька. Да, за сорок лет героического собирательства Родион Кириллович стяжал богатства несметные, даже приблизительному исчислению не поддающиеся. Здесь однозначно тянуло на миллионы — хошь в зеленых, хошь в наших деревянных. На этом фоне особенно увлекательно было держать невежественно-пренебрежительный тон, гармонирующий с образом прапорщика Лады, и лишь однажды «поплыть» перед довольно посредственным азиатским пейзажем, якобы навеявшим афганские воспоминания... Во-вторых же, а точнее, во-первых, удалось проложить дорожку в этот дом: сам старик подрядил ее в «патронажные сестры». Это победа.