Не падший ангел, как вообразил себе Бен, или преступник, дерзко выставляющий на показ свои дешевые побрякушки и грязные лохмотья; да и не вообще не мальчик — он был старше Уилла, примерно такой, каким мог бы быть Кит: чистенький невысокий мужчина, похожий на псаломщика. Но когда он снял своего призрака, под ним оказался лис. Приглаженный и откормленный на добрых рыночных гусях, но безусловно лис: треугольное безупречное лицо, острые белые зубы. Сейчас на лице появились морщины, живые примечания времени; рыжие, как у лиса волосы, хотя и слегка потускневшие, все еще спускались, завиваясь, к плечам. Борода была более темной, красной как земля. Как обожженный янтарь. Хотя его живот слегка выступал вперед, он все еще был изящным и гибким. И теперь, когда он откинул маску, в которой гудел и жужжал, как муха в литавре, его голос стало невозможно не узнать: мальчик из певческой капеллы. Свалился с небес, стал баритоном, но все таки остался совершенным.
Он говорил на buridda[177]: смеси итальянского, венецианского[178] и английского.
— Пойдем, ser, становится подлецки холодно. Tale aria cattiva! Сегодня ночью здесь нехороший воздух. Очень нездорово рисковать in sta morada burana[179]. — Прошу вас. На тосканском nebbia. Inglese[180] ?..
А, nebula.
— Туман.
— Так. Туман. Зло в горле.
Горбатый мост, лабиринт переулков, туман и вонь. Каменный город, построенный на болоте, тем не менее на вид плывущий, игрушка из своего собственного стекла. Позолоченная. Опустившаяся. Сладкозвучная, как сирена. (Школа нереид[181] взывала к нему, плоская, как доска.) А на дальнем севере, здесь легендарном, плыл Лондон, огромный Левиафан: монстр, застроенный домами из дерева, глины и гравия. Старше, чем Венеция, если верить Бруту Троянскому[182]. Тем не менее кажется деревней этой разрисованной куртизанке, крови Нептуна.
«Парадокс: время — перчатка, — подумал Бен. — Юность превращается в старость, как будто перчатку выворачивают наружу. Вот я, грубый и страстный, в возрасте Марло: вспыльчивый и раздражительный. А вот Кит, его Лукан[183] все еще не закончен, новые пьесы не придуманы. Застигнут врасплох и убит: ему никогда не будет тридцать[184]. Поэт-Зенон[185]. Если бы я был фессалийской ведьмой, я бы заклинанием вызвал дух Кита и сказал: переведи меня».
Сбитый с толку, он видел только, что они оказались в портике большого здания. Потом вошли в ворота; все еще думая об утраченной «Фарсалии», он нагнулся и перекрестился. Церковь. Огромный храм, наполненный холодом и эхом. Он посмотрел вверх…
«Боже праведный».
...на небесную твердь, сферу огня. Мрачную, но не от ночи, а в его понимании, смутно видимую, как через стекло. Βλέπομεν γὰρ ἄρτι δι᾽ ἐσόπτρου ἐν αἰνίγματι.[186] Далеко внизу он шел среди леса свечей, пахнувших сладким медом: усеянные звездами небеса, чистые и просторные, простирались под великолепием крыши.
В это мгновение раздался негромкий топот поднимающихся ног и шелест страниц: и небеса запели. Пронизывающе, как лезвие алмаза. Заутреня.
О, Бен знал это произведение. Труппа бога и Его великий театр одной пьесы: актер Христос играет в Его страстях, публика превозносит. Оно наполнило его душу трепетом, восхитило его; и он содрогнулся. Вся эта красота, сила, смысл, это искусство? Нет, маскировка. Мишура. И он подумал о голой сцене Английского театра[187], о темноте во дворе собора Св. Павла, довод и яростный протест: одни слова, но каждое из них — магическая формула. Выложенная золотым огнем[188]. О храбрый Уилл. Он взвесил их, перевесил и взвесил опять: небесная твердь; Глобус. Яблоко в каждой руке. Одно из золота; другое зеленое и красновато-коричневое: подарок маленьких богов[189].
«Я твоей веры», — на самом деле?
— Здесь? — прошептал он. (И когда это Бен шептал?)
Орацио кивнул и склонил подбородок, в притворном экстазе:
— Она знает. — Он встал на колено. (Бен не вставал на колено, ни перед кем. Он был жестоковыйным[190], небыстрым на подъем. И доводом была его вера.) — В моей комнате, где мы будем intimo[191]. — И повернувшись к боковому нефу, щелкнул языком. — Это Джиджио, он тупой.
Звон ключей у маленькой двери. Убежище от трансцендентности. Артистическая уборная: повсюду костюмы, короны, свечи, музыкальные инструменты. Все, кроме мечей. Рабочая комната. Бен сразу почувствовал себя, как дома.