Но сейчас расследование привело его в артистическую уборную, наполненную дымом ужасного табака и рыданиями. Смалтер, бутафор, сидел на королевском гробе, что-то шил и плакал. Он был дождем, а Фиггс, хранитель рукописей, молнией и облаком.
— Доброе утро, вам, — сказал Бен.
— Привет, — сказал бутафор. Фиггс стряхнул трубку и немного слишком быстро облокотился на стену. — Не слишком доброе. Ты видел, как нашего малыша Витгифта клали в землю?
— Да.
— Никакой церемонии? Никакого колокола?
Бен покачал головой.
— Коронер — чертов ханжа — крепко держался за свое презрение. Если бы Хемингс[25] не подкупил его, это был бы перекресток[26]. Он бы сам воткнул кол.
— О злобность! Милая невинность! — Бутафор вытер слезы нижней юбкой Гертруды[27]. — Неужели его поглотил Ад?
— Его охватил огонь, целиком, — сказал Бен. — На дьявольском кутеже его проглотили, как горящую паклю[28]. — О, адский дождь, он мог бы за такое проткнуть Вельзевула. — Тринадцать. Какое в нем зло?
— Мальчики, — сказал Фиггс. — Они как обезьянки. Или комнатные собачки.
— А этот, какой он был? — спросил Бен.
— Подверженный влиянию луны, — ответил Смалтер.
— Безумный? Рассеянный?
— Водянистый. Как будто в роли Офелии.
— На Бэнксайде[29] нет фиалок[30]. Только грязь, — сказал Фиггс.
Бен беспокойно пошарил среди реквизита. Он попробовал на ладони притупленный кинжал; поднял к груди корсаж.
— Эй, положи, — сказал Фиггс. — Не подойдет тебе.
— Подойдет тебе, — рассеяно повторил Бен. — Ха! Шляпа Озрика[31].
Смалтер ткнул булавкой.
— Что, Устрицы? Любого щеголя. Сейчас вышла из моды. Высшее общество устало от нее, но простые зрители топают и кричат го-го-го! Мы используем ее всякий раз, когда какая-либо занудная трагедия начинает увядать.
«Как моя? Мой Сеян?[32]» Все еще рычу на эту кость.
Стежок.
— Мы получили ее от одного из людей милорда Оксфорда[33].
— Получили что-нибудь сейчас? — Запах. Он бросил кость. — Что-нибудь подешевле?
— Ага. Вон тот желто-зеленый дублет, но на той неделе. Когда я его перекрою, его будет носить ухмыляющийся придворный. Так я сказал тогда Уиллу.
— Еще один Озрик? Что, нарядить как Оксфорда? Ты осмелился?
— Это Огастин[34] имел наглость играть его так, перед глазами его светлости.
— Я слышал. И его еще никто не убил?
— Кто-то из людей де Вера? Я думаю, его светлость понимает, что высмеивают не его.
— Вроде обезьяны, которая видит свое отражение в зеркале и издевается над ним, как над другим. — Как там в сатире, которую Харви[35] написал на Вера? Speculum?[36] Итак: с улыбающейся физией / Целует палец указательный, и храбро обнимает сверху донизу. Цветисто выражено, он передразнил:
— Ах, и тогда его светлость, выпустив ветры, поклонился королеве, которая после этого сказала ему: Милорд, я забыла пукнуть. — Бен покрутил шляпу на кончике пальца и усмехнулся. Как устрица 'безьянка малая легла привольно на его макушке. Английские гекзаметры, в длинном и в коротком. Варварская самодовольность в старом адском псе, искажающего смысл в угоду размеру; тем не менее он кусает. Если у бормочущей собаки еще есть зубы. Он сам? Писал бы сатиры: не тщеславие, но мешает красноречие:
Один милорд, судьбою награжден,
Был дурно знаменит;
Запомнили, как пукнул он,
Поэтому забыт.
Он водрузил шляпу на макушку лысой головы Фиггса, где она сидела как удрученная белая цапля. Ха.
— В этой развратной шляпе ты выглядишь как антихрист[37]. — Хорошая строчка, надо запомнить.
— Перья для нее оставил ангел. — Фигс снял шляпу и ласково погладил ее. Полно, моя баловница. Этот мужчина обидел тебя? — Она будет для Ерклеса[38], когда он захочет жениться.
— И Венеции? — спросил Бен, как будто от нечего делать.
Смалтер вздохнул.
— Из-за этого идет шумная свара. Пока есть свет, мы будем играть ее, даже на огарках[39]. Я ненавижу эту пьесу: сейчас она просто непристойная. Но некоторые — как мальчики, так и мужчины — шепчутся, что она проклята.