А Лешка — я прямо физически чувствовала, как он напряжен, да он звенел, как провод на морозе, — задушенным голосом, глядя перед собой, словно боялся посмотреть в мою сторону, выговаривал мне то, что наболело у него на душе. Надо же, а я не знала, что он так боится за своих девчонок; и ведь вроде с детства их дрессирует насчет безопасного поведения, а все-таки до конца не уверен, поэтому и дергается. Нам с ним хуже всех, потому что мы, в отличие от других родителей, знаем про все то страшное, что может случиться. А потом… Я вдруг подумала, что он сейчас живет на таком градусе напряжения, потому что довольно долго был хорошим следователем, зато отвратительным мужем и никудышным отцом, а теперь наверстывает. И весь потенциал тревоги за детей, отпущенный родителям, он начал реализовывать только сейчас, вот и хлебает тройную дозу. И, между прочим, я его так хорошо понимаю еще и потому, что и сама — далеко не образец родительницы. Разве только за свое чадо беспокоиться начала гораздо раньше, ровно с того момента, как он на свет появился.
— И все-таки, Маша… Я себе думать запрещаю про то, что с девчонками может что-то случиться, ты же знаешь — мысль материальна… Но тут не спал как-то на дежурстве, ворочался, чушь разная в голову лезла… Да еще съездил перед этим на сто тридцать первую[4]… Вот и представил на секунду, что какой-то подонок с Катькой или Ольгой такое… — Он зажмурился и потряс головой. Мне было ужасно его жалко сейчас. — И знаешь, что я понял? Уж если… тьфу-тьфу… случится такое… Ну, если допустить на секунду… То пусть уж лучше живы останутся. Только бы не убили.
Он сжал кулаки.
— Леша, — тихо позвала я.
Ну что у меня за судьба такая — утешать больших мальчиков? Понятно, что с Ленкой он об этом поговорить ни за что не сможет, она сразу в обморок упадет.
— Лешка, я тебя понимаю. Каждый из нас надеется, что с его ребенком этого не произойдет.
Горчаков наконец повернулся ко мне. Выражение его лица было страдальческим.
— Дай бог, — глухо сказал он; глухо, но с такой силой, что я поверила — с его девочками ничего плохого не случится, ничего хуже двойки и мелких ссор с родителями. — И вот что я тебе скажу, Маша: не хочу я их ловить. Не хочу, чтобы их судили. Мне хочется, чтобы их кто-нибудь замочил. Зверски. Так же, как они других мучили, пусть сами помучаются. Голову пусть им отрежут, что там еще? Паяльником что-нибудь прижгут…
— Ладно, — перебила я его. — Я все поняла.
И одновременно с моими словами зазвонил Лешкин телефон. Он резким движением выдернул его из кармана:
— Да!
— Алексей Евгеньевич, тебя скоро ждать? — раздался в трубке голос нашего начальника убойного отдела Кости Мигулько. У Лешки такая звучная трубка, что без всякой громкой связи слышно, кто ему звонит и зачем. — Доктор приехал уже, может, мы без тебя откроем посылочку?
— Блин, — пробормотал Лешка в сторону.
Да уж! Пока я слушала его страстный монолог, на место происшествия прибыл судебно-медицинский эксперт и теперь, наверное, рвет и мечет, не застав следователя, без которого он не имеет права притронуться к объекту осмотра. Значит, утекает зазря драгоценное время.
— Сейчас буду, через пару минут. А кто приехал?
— Задов. Сам большой начальник.
— Все, ждите.
Закончив разговор, он повернулся ко мне и раскрыл было рот, но я сама предложила поехать туда, где его ждут, а до городской прокуратуры я сама доберусь. Может, меня главковский водитель туда докинет, пока они с медиком будут осматривать содержимое коробочки. Надо было торопиться; с Левой Задовым, особенно после того, как он возглавил дежурное судмедотделение, шутки были плохи. Он взял моду устраивать скандалы всякий раз, когда что-то нарушало плавное течение следственного действия. А поскольку плавного, ничем не осложненного течения следственных действий я не упомню за все долгое время моей работы на следствии, то Задову приходилось фонтанировать перманентно. В общем-то, он был прав, на каждом втором выезде такая фигня: если не поорешь — никто тебе работу не организует, а пара часов, потраченная зря в течение дежурной смены, вполне может обернуться пятью часами переработки. (При этом сукин сын регулярно при всех поминает, что скандалить для обеспечения надлежащей организации работы он научился от меня! Вот нахал! Я всегда держала себя в руках! Ну разве только иногда утонченно оскорбляла нерадивых руководителей, но чтоб орать и бесноваться…)