«Оказывается, умирать лучше в хорошую погоду и в благоприятный период года, весной или ранней осенью, например. Вот, Олег Наранович, какой хороший и уважаемый был человек, а умудрился почить в бозе в лютые крещенские морозы. Так, на гражданской панихиде людей было предостаточно, а вот на самом кладбище, из-за жестокой непогоды, присутствовали считанные единицы. Обидно, конечно!
И, вообще, уходить из жизни желательно, когда тебя еще помнят, когда еще вчера в тебе и твоих услугах нуждались, по месту работы сохранились сослуживцы, не один десяток лет трудившиеся с тобой бок о бок. А не на излете своего существования, когда ты уже забыт, а те, кто тебя знал, сами уже покойники.
В первом случае тебе обеспечены пышные венки, преувеличенно скорбные некрологи с многочисленными подписями, надрывные речи на панихиде, кладбище и поминальном обеде с перечислением заслуг, реальных и несуществующих, слезы, искренние и ханжеские, но, не все ли равно! По крайней мере, создается впечатление, что ты осиротил едва ли не половину города, и жизнь этой половины без тебя потеряет всякую цель, смысл и содержание.
Во втором случае, если ты сильно подзадержался на этом свете и курносая явилась за тобой с циничным опозданием, то, как бы ты не был велик лет тридцать назад, то можешь рассчитывать только на нескольких ближайших родственников, на лицах которых откровенно написано: «Наконец-то!», - а помыслы сосредоточены на дележке квартиры и чего там еще, что ты сподобился накопить при жизни».
В этой связи Душе Ивана Ивановича припомнились похороны одноклассника своего бывшего хозяина, покинувшего бренный мир «вовремя». Он прожил недолгую, но бурную, интенсивную жизнь и умер в интересное для страны время, когда все перемешалось как в сознании людей, так и в самой державе. За сорок с небольшим лет неугомонный одноклассник успел посидеть на зоне, поучиться пару семестров в престижнейшем московском институте, пристраститься к алкоголю и наркотикам, поработать на высокой государственной должности, открыть собственное дело, стать одним из криминальных авторитетов города. Одним словом, талантами его природа не обделила!
И картина, которую можно было наблюдать на кладбище во время похорон этого неординарного человека, была зеркальным отражением того замороченного состояния, охватившего всю Россию в целом, и Калмыкию в частности. Кроме одноклассников, занимавшихся работой в государственных учреждениях и частным предпринимательством средней руки, скромно стоявших в сторонке, присутствовало несколько высокопоставленных особ, включая членов правительства. Один из столоначальников прямо-таки убивался у гроба, безутешно вытирая слезы промокшим носовым платком и бормоча: «Как же я, теперь, без тебя?». Отдельной группой стояли грустные, пропившиеся до синевы, субъекты с «песков» и с бывшей улицы Пионерская – друзья детства покойного. Они пришли не только в расчете на последующее водочное разговение на поминках, но и по настоятельному зову сердца. Ведь, их друг, взлетев высоко в общественном положении, не гнушался старых приятелей и щедро отстегивал им по утрам на похмелку.
Ближе к гробу и могиле мрачно расположилась местная братва с ворохом венков, присутствовали даже две делегации уголовников из Дагестана и Чечни, настолько уважаемым в этой среде был почивший.
Что могло собрать одновременно столь разных людей в одном месте? Проще всего объяснить такое явление полной криминализацией российского общества. А ведь на самом деле это далеко не так. Для каждого из пришедших на кладбище на каком-то жизненном этапе усопший был товарищем или другом, компаньоном или собутыльником, коллегой или подельником. Тем паче, что в условиях небольшого города это просто неизбежно.
Отвлекшись от сопутствующих воспоминаний, Душа Ивана Ивановича вновь сосредоточилась на траурной церемонии прощания. Ревностно сравнивая ее с аналогичными ритуалами, Душа удовлетворенно констатировала, что пока все разворачивается нормально, то есть, не хуже, чем у других. И контингент соответствует репутации Ивана, и речи построены правильно и проникновенно, и не наблюдается излишней поспешности, свидетельствующей о подсознательном желании побыстрее закопать тело в землю и усесться за обильные поминальные столы.
Но состояние относительного умиротворения было прервано появлением в зале двух женщин, бывших близких подруг Ивана Ивановича. Собственно, дисгармонию внес не сам факт их робкого появления, а неадекватная, безобразная реакция жены и последовавшая за этим возмутительная сцена. Увидев ненавистных бывших соперниц, супруга, забыв про роль скорбящей и неутешной, чуть ли не завизжала отвратительным голосом:
«А, вам, проститутки, чего здесь надо!? Совесть совсем потеряли, заявились вместе с порядочными людьми, решили осквернить память Ивана Ивановича?».
Обескураженные таким приемом женщины испуганно попытались втиснуться в толпу, сделаться маленькими и незаметными. Но это им не удалось, толпа солидарно сомкнула свои ряды, оставив несчастных лицом к лицу с ополоумевшей женой человека, с прахом которого они пришли проститься. Душе даже показалось, что из разверстых уст благоверной вместе с криком: «В-о-о-н из этого дома!!!!, - и брызгами слюны появились клубы дыма, а в комнате явственно запахло паленой серой. Незадачливые бывшие подруги, разумеется, поступили очень неосмотрительно, явившись в дом экс-любовника в трагическую для его семьи минуту.
Куда более благоразумными оказались три других, наведавшиеся накануне тайком в морг в разные промежутки времени. Душа, пристроившись на круглой бестеневой лампе, расположенной над никелированным секционным столом, на котором лежало мертвое тело Ивана Ивановича в траурных одеждах, чуть не прослезилась от трогательно-умилительной картины проявления любви и верности. К этому чувству примешивалось легкое сожаление по поводу того, что беспощадная жизнь оставила свои неизгладимые следы и на этих женщинах, когда–то любезных сердцу Ивана, в свое время неувядающих и желанных.
А в данный момент Душа была уязвлена и оскорблена неприличным, просто срамотным скандалом, разыгравшимся внизу под люстрой:
«Какой позор! Что позволяет себе эта фурия в скорбный для всех час! Ну, какие они проститутки? Эти приятные, тогда очень молодые женщины в разные периоды скрашивали жизнь Ивана, дарили ему мгновенья счастья и отдохновения! И он взаимно отдавал каждой кусочек своего сердца.
А, эта, что себе вообразила? Что он будет до гробовой доски спать с ней, противной старухой с дряблым, оплывшим телом и отдающей кислятиной кожей? Да лучше сразу удавиться, чем испытывать такое наказание! Иван этой целлюлитной «черной жабе» никаких подобных обещаний не давал и договоров об обязанностях не подписывал.
Один умный человек, то из Европы, то ли из Америки, даже выдвинул такую теорию, что оптимальный брачный период ограничивается в среднем семью годами. За это время угасает страсть, растворяется любовь, а мелкие недостатки супругов перерастают в монструозные, неискоренимые качества. Хорошая, конечно, теория, только в наших условиях детишек куда девать? Да и жилищная проблема стесняет. Иван, подсознательно одобряя и разделяя теорию заморского мудреца, адаптировал ее по-своему: не разрывая семейных уз – мук, через каждые пять-семь лет заводил новую молодую подружку-любовницу, радость и усладу. И, надо сказать, достиг завидного искусства в умении расставания с каждой предыдущей пассией, без разборок с битьем посуды, расцарапыванием лица и ненужными, несправедливыми оскорблениями. Все всегда происходило очень мирно, и в памяти оставленных дам сохранялся кристальный образ самого любимого в жизни мужчины.