и отнес в соседнюю комнату, сказав Е., что теперь его очередь убивать. Но тот не решился убить ребенка, и девочка осталась жива. С. говорит, что, убив Ширинкину, он почувствовал, что больше убивать не может, и отнес связанную девочку Е. У Ширинкиной найдены были золотые вещи, вытаскивали и разыскивали их все – С, В. и Е. Через несколько дней был произведен дележ на квартире у В. Делили на 3 части, при чем на вопрос С, обращенный к В.-а как же 0.7-В. в ответ отпустил ругательство и оказал, что О. их надула, что у Ширинкиной не оказалось, совсем того богатства, о котором она говорила. Однако, в деле есть указание, что у О. было найдено кольцо с драгоценным камнем, относительно которого она давала какое-то путанное показание о какой-то подруге неизвестной ей фамилии, которая будто бы для чего-то дала ей его для заклада. После убийства С. засел за энергичную подготовку к экзаменам: «Ночью, говорит он, были кошмары, а день я брал себе и садился заниматься». Ночью он, по его словам, некоторое время не мог спать, ему все представлялись убитая и ее дочь плавающими в крови. На суде С. старался сделать вид подавленного горем человека, все время смотрел вниз, избегая смотреть в глаза судьям и уклоняясь от изложения подробностей убийства, потому что, по его утверждению, ему очень тяжело об этом говорить. Он старался уверить судей, что действовал «бессознательно», «не помня себя», объятый паническим страхом перед В. Однако, как ему и указывали на суде, в его действиях была та рассчитанность и такое преследование личных выгод, при которых о бессознательности не может быть и речи. Дело о нем было, однако, судом выделено в виду его несовершеннолетия и передано в комиссию по делам о несовершеннолетних. На суде и в беседе со мной С. говорил, что 31 августа, когда к нему пришел В. и сделал свое предложение, ему представилось, что «в эту ночь он должен совершить что-то необыкновенное, с риском, может быть, на 50% за то, что вследствие этого с ним случится что-то ужасное. Может быть, говорил он, я сам должен буду умереть, что-нибудь в этом роде, или вследствие событий этой ночи я буду в силах выбиться из этой обыденной, мелкой жизни, которая меня так угнетала». Ему казались невыносимо тягостными все эти заботы о картошке и муке, вся эта «мелкая обыденщина». Он утверждал, что знал лишь, что идет на какое-то преступление, но не думал, что на убийство, а полагал, что на кражу. В. обещал ему с «дела» 200 «лимонов», т.е. миллионов, что в то время составляло крупную сумму. Другим мотивом, по его словам, послужило его желание избавиться от своих товарищей – В. и Е., – «которые, как он чувствовал, затягивают его на преступный путь». Они хотели, разжившись деньгами, уехать из Москвы, и он будто бы думал, что, получив с данного дела большой куш, они исчезнут и оставят его в покое. Он утверждал, что страшно боялся В., потому что тот – положительно зверь, не знающий пощады и на все способный; незадолго до данного преступления В. убил одного агента розыска, который стал для него опасен, мог убить и С, который знал об этом убийстве агента и о том, что В. с своей машиной совершает бандитские налеты.
Трудно сказать, насколько этот мотив имел действительно руководящее значение, но, во всяком случае, он не был единственным. С. сам признает, что 200 миллионов имели для него, в данном случае, большую привлекательную силу. Для чего же они были ему нужны? С. – холост, жил у родителей и нужды не знал. У него был заработок, так как он служил шоффером в гаражах Наркомпрода и Наркомпочтеля и сам говорил на суде, что зарабатывал хорошо, хотя иногда приходилось трудно, в виду больших разъездов. Он работал иногда и в качестве мотоциклиста. Шоферское дело ему очень нравилось, он охотно ему учился и им занимался. Из других занятий ему нравятся музыка и охота. Он играет на рояли, и мечтал поступить в консерваторию. У его родителей нужды не было, так как его отец и двое дядей также работали в гаражах; хотя С. говорил о том, что нуждался, но он, очевидно, слишком широко понимает нужду. Конечно, он был далек от полного удовлетворения всех своих стремлений к комфорту, имущественное благосостояние его семьи пошатнулось, собственного дома у его отца уже не было, но нужды, в смысле недостаточного удовлетворения первых потребностей, у него не было. И у его семьи, и у него были, между прочим, золотые вещи; у него, например, оказались золотые часы и браслет. Когда, на его ссылку, на суде на нужду, ему указали на это обстоятельство, он мог ответить только следующее: «а вдруг случится что-нибудь особенное, надо же иметь что-нибудь на черный день».
Таким образом, не нужда и не одно желание избавиться от В. толкнули его на преступление. А что же? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо вглядеться и в его личность, и в историю его юной жизни. Он – единственный сын зажиточных родителей. Кроме него, у них две дочери. Он учился в одной московской гимназии. В 1917 году он вышел из гимназии и стал учиться шоферскому делу; работая в качестве шофера, он все же сдал экстерном гимназические экзамены и по конкурсу поступил в высшее техническое училище, чтобы стать инженером-строителем. Эту карьеру он выбрал себе не по симпатии к ней, а по холодным соображениям выгоды. «Жизнь – борьба, говорил он мне, чтобы лучше стать на ноги, я должен стать инженером». Если оставить эти соображения в стороне, то он предпочел бы поступить на юридический факультет, так как полагает, что только этот факультет может сделать человека высокоинтеллигентным. По своей охоте он поступил бы на юридический факультет и в консерваторию. Но приходилось думать о солидном заработке, чтобы весело и с комфортом жить, и он решил стать инженером, рассчитывая, таким образом, хорошо устроиться, благодаря связям отца. Каких-либо серьезных умственных интересов у него нет. Он мало читал и не стремился читать; все книги почему-то ему казались бессодержательными, только Тургенева и Гончарова он читал с удовольствием. Он равнодушен к вопросам морали и общественности; из всех мировоззрений ему более всего нравится учение индийских йогов, ноги им он серьезно не занимался, а разве так иногда, «от скуки», поговаривал о нем или что-нибудь недлинное о нем читал. Он просто поклонник комфорта и веселой жизни, при которой можно было бы спокойно и свободно предаваться охоте, автомобильному спорту, потанцевать на вечеринках и т. д., хотя, что касается женщин, он ими не увлекался; так, не прочь поболтать, пофлиртовать, вступить в мимолетную связь, – но и только. Для того чтобы хорошо устроиться, он видел два пути: спекуляцию или преступление. Убедившись, что он – плохой коммерсант, он сложил руки и занимался своей шоферской работой, пока не пришел В. и не предложил ему хорошо заработать. Если бы он много получил от своего преступления, он сократил бы свою шоферскую деятельность, стал бы энергично продолжать свое образование, чтобы потом получше устроиться и жить с комфортом.
С. – юноша вполне здоровый, без признаков наследственного отягощения и неуравновешенности, очень неглупый, со средними способностями, но довольно поверхностный и легкомысленный; для окончившего курс гимназии он мало развит. Он смел, энергичен и решителен, это доказывает, между прочим, и его решение сразу пойти с В. и его роль в деле, и его поведение при аресте. Надо заметить, что, как упоминалось, после убийства он энергично готовился, «чтобы забыться», – к конкурсному экзамену в высшее техническое училище, выдержал его и чуть не в тот же день – 17 октября – ночью был арестован: лег спать, крепко спал, вдруг кем-то был разбужен, почувствовал направленный на него свет электрического фонарика, открыл глаза и увидел агентов уголовного розыска с наведенными револьверами. По их требованию он сначала поднял руки вверх, потом поднялся, стал одеваться и вдруг схватил одного агента, толкнул его на другого, выбежал в дверь, ударил стоявшего на дворе в засаде милиционера, сшиб его с ног и бросился бежать; вдогонку ему была выпущена масса пуль, но он, несмотря на то, что был ранен в ногу, перелез через забор и затем пополз далее. Оказалось, однако, что он попал во двор военного комиссариата и был там схвачен. Надо заметить, что С. физически хорошо развит и силен. Итак, что же заставило этого решительного, сильного и смелого юношу пойти на убийство? Как-то не верится, что он был в паническом страхе от В., во всем ему подчинялся и пошел на преступление, чтобы косвенным путем от него отделаться. Все это выдумано, тем более, что С. ничем не был гарантирован, что В. уедет или что, уехав, он быстро не возвратится. Ведь В. даже не давал ему обещаний уехать, а просто так сказал. Для человека, не предрасположенного к преступлению, итого слишком мало, чтобы пойти с таким страшным человеком, как В., на преступление, даже не спросив его, на какое. Главное значение имело желание получить большой куш денег, чтобы иметь свободные средства на комфортабельную, полную развлечений, жизнь, и желание это у него освобождено, диссоциировано от регулирующего влияния нравственных склонностей. Удовлетворить это желание – главная цель этого молодого человека; она имеет направляющее его жизнь значение, ей он подчиняет все и полагает, что все средства для ее осуществления хороши, если они, по своей рискованности и неприятным последствиям, не являются невыгодными с точки зрения личных интересов. Ради нее он избирает инженерную карьеру, торгует, но скоро убеждается, что он – плохой коммерсант; ради нее он идет на преступление. Для того, чтобы добиться такого положения, при котором он мог бы вести жизнь, полную комфорта и приятных развлечений, свободную от угнетавшей его «мелкой обыденщины», в то время, когда он совершил преступление, ему нужен был большой куш денег, а для того, чтобы вести эту жизнь в дальнейшем, по его мнению, нужно было добиться положения инженера. Он к этому и стремился. Сама по себе такая карьеристическая цель не составляет предрасположения к какому-либо преступлению. Но у него она выбилась из-под нравственного контроля. У него сложилась склонность видеть в этой цели мерило того, что следует делать и от чего следует воздерживаться, и в соображениях полезности для достижения ее видеть регулирующее начало своего поведения. Эта цель приобрела у него как бы автономию от всех нравственных ограничений. В Склонности, при преследовании ее, придавать ей все оправдывающее значение и руководиться ею как мерилом должного и недолжного, дозволенного и недозволенного и заключается центральный признак его предрасположения к преступлению. С этой склонностью и ассоциировалось у него в роковой день представление преступления, как средства для его основной цели. В криминорепульсивной части его конституции мы находим: недоразвитие чувства жалости, слабость нравственного чувства, вследствие которой он, несмотря на достаточный, казалось бы, уровень умственного развития, не вдумался в нравственную и социальную стороны поступка, и недоразвитие честности в имущественных отношениях: ему не было противно украсть, – на кражу, по его собственному признанию, он сразу и без колебаний согласился. Правда, он говорит, что Ширинкина была сожительницей бандита Обухова, с которого В. причиталась «за одно совместное дело» доля, которую он будто бы и шел получать с Ширинкиной, но все это, – даже если это совершенная правда, – не давало ему права участвовать в деле насильственного отнятия чего-либо у Ширинкиной и основания считать убийство Ширинкиной чем-то меньшим, чем обыкновенное убийство. Да и какое было ему дело до расчетов бандитов между собой, если бы у него не было связывавшего его с этим миром предрасположения к преступлению? Во всяком случае идти с В. на кражу он согласился сразу и ранее, чем узнал, куда тот поведет его. Если сравнить С. с описанным выше X., то разница получается очень резкая. X. больной и слабый юноша, несмотря на желание, не находивший себе работы, измученный голодом и холодом, сын- нищей матери. С. – сильный и вполне здоровый юноша, имеющий недурной заработок и приятную для него шоферскую работу, сын достаточных родителей, могущих обходиться без его поддержки. Он не знал ни голода, ни холода, а был разве лишь стеснен в удовлетворении некоторых своих стремлений к материальному комфорту. К моменту преступления не произошло никаких особых внешних событий; как-либо серьезно изменявших ход его жизни. Он находился в сравнительно благоприятных условиях; у очень многих условия были гораздо хуже, но они не совершали тяжких преступлений. Он говорит, что ему нужно было продолжать образование, но, во-первых, этим нельзя оправдывать даже такого преступления, как кража, не говоря уже об убийстве, а во-вторых, разве мало студентов, содержавших себя в высшем учебном заведении уроками, которые оплачивались хуже шоферской работы? У X. нет ни взглядов, ни сложившихся склонностей, прямо влекущих его на преступную дорогу; его нищенство было вынужденное. У С. выкристаллизовалась склонность добиваться такого материального положения, в котором он пользовался бы полным комфортом, и добиваться его всеми доступными мерами, руководясь одними соображениями личной выгоды и риска, и если последние позволяют, то и хищническим, насильственным захватом его.