Впоследствии Свешников часто думал о том, что он ведь мог запросто задушить дочь этой самой шубкой, так как нёс её за воротник, на весу, очень быстро... и его всегда прошибал холодный пот, и начинали предательски дрожать руки.
...Швырнув её на пол, отец шипящим хриплым голосом отчётливо произнёс: “Ещё раз такое увижу, сам по стенке размажу!”. Это были самые страшные слова, произнесённые Свешниковым любимой дочери за всю их дальнейшую совместную жизнь. Позже Свешников неоднократно сожалел о содеянном, но в глубине души продолжал считать себя абсолютно правым...
Дочь мгновенно умолкла и, тихо прижавшись в уголочке, смотрела на отца расширенными от страха и ужаса глазами...
Больше такого не повторилось ни разу - ни со стороны дочери, ни со стороны отца. В будущем, если дочь чего-то хотела, то, стесняясь и глядя куда-то в пространство, тихо произносила, что ей очень нравится та или иная вещь... И все! - никакого намёка на покупку. Отец, молча, как бы пропуская мимо ушей, всё это выслушивал и затем осторожно переводил разговор на другую тему. Но он всегда всё помнил и прекрасно всё понимал. И спустя какое-то время вожделенная мечта дочери обязательно оказывалась у неё в комнате.
Свешников всегда разговаривал с Танюшкой как с равной, на что жена очень часто обижалась, считая, что этим он возвышает дочь над матерью. А когда дочь училась в пятом классе, мама от них ушла...
Отцу очень нравилось, когда поздним вечером дочь приходила в его комнату, и они вместе обсуждали все насущные вопросы - от “А” до “Я”. Танюшка была в восторге от отца и очень им гордилась; в любом разговоре она не давала его в обиду даже заглазно, - невзирая на лица и чин...
Школу Танюшка окончила с золотой медалью.
А вот теперь дочери было плохо... очень плохо, и отец совершенно не представлял себе, что же можно предпринять в данном случае? В настоящее время дочь находилась буквально на грани между жизнью и смертью.
...Через три дня - с комом в горле и со слезами на глазах - Свешников улетел домой. Дочь он оставил во вполне оптимистичном настроении. Каждый день он писал ей длинные ласковые письма, часто звонил по телефону и ждал, ждал, ждал...
А ещё через два месяца Свешникову неожиданно позвонили и коротко сообщили о том, что операция прошла крайне неудачно... и что его дорогой Танюшки больше нет.
Японская клиника очень долго, крайне вежливо и чрезвычайно тактично - письменно - извинялась перед ним и сообщала, что все расходы по доставке тела и т.д. будут незамедлительно оплачены.
...Свешников похоронил дочь на старом городском кладбище рядом с могилами своих родителей. Знакомые ребята выбили на мраморной плите самый любимый отцом портрет дочери. Теперь он жил как в тумане:уволился из армии, почти никуда не ходил - кроме кладбища и магазина - и в основном сидел дома, а вернее, пребывал на своей маленькой загородной дачке.
Возвращаясь с кладбища, он каждый раз торопливо разжигал в камине огонь, курил одну сигарету за другой и непрерывно смотрел на постоянно изменяющиеся язычки пламени и потрескивающие поленья, периодически выбрасывающие яркие снопики красных искр. Свешников уже физически не мог обходиться без зажжённого камина, так как всё вокруг сразу же становилось тоскливым, настораживающим и неуютным. В последнее время музыка и всякий посторонний шум стали крайне раздражать его. Успокаивал лишь огонь, на который он мог смотреть теперь, наверное, вечно. Поэтому Свешников сразу же завёз на дачку целую машину дров, собственноручно их распилил, разрубил и затем аккуратно сложил в поленницу. Эту работу он проделал с нескрываемым удовольствием и был крайне огорчён, когда она всё-таки подошла к концу, так как на некоторое время это его как-то душевно успокоило. В этот самый момент он вдруг отчётливо понял: пока будет гореть огонь в камине, до тех пор будет тлеть и слабый огонёк в его многострадальной и постепенно угасающей душе.
...Свешников только успел развести огонь в камине и сесть в старое потёртое кресло со сломанной ножкой, как в комнату без стука вошли двое. Одного из них он узнал сразу же - это был его старый знакомый, майор запаса, с которым они договаривались о продаже квартиры. Второй, “Бородатый” - как его сразу же окрестил Свешников, - был ему совершенно незнаком.