Алексей Иванович Сенечкин был строен и подтянут и выглядел со спины лет на тридцать пять, но лицо из-за частого накладывания грима прибавляло ему пяток лет, а потому в суммарном отношении потомственный актер театра «Серена» как раз подходил под свой метрический возраст – сорока семи лет.
Супруга же его – Алиночка – сохранила и в свои сорок пять стройность восемнадцатилетней барышни, и личиком была свежа, как майская роза. Что тому было виной – генетика или ежедневный косметический уход, – Алексея Ивановича не интересовало. Он любил бы свою супругу в любом виде, потому как смотрел на нее не просто глазами мужчины, а глазами любящего мужчины. А любовь, в понимании Сенечкина, простиралась куда как глубже внешнего вида жены.
Так как детей у них не было (Бог не дал, и они с этим решением Всевышнего смирились), то все свои силы и энергию Алексей и Алиночка направили на театр, отдаваясь творчеству со страстью юных Ромео и Джульетты. Даже дома все их разговоры были только о театре, о ролях, о новых постановках и о старых пьесах. Они не просто жили театром, они им дышали.
Поэтому когда Алина наконец-то вышла из приемной и подошла к мужу с глазами, полными слез, он понял все без слов. Она в знак ли протеста, или просто из солидарности решила тоже уйти из театра. Их мир катастрофически рушился, и у них после этой катастрофы оставались только они сами, их любовь друг к другу и к искусству.
– Он предлагал мне остаться и обещал денежные роли, – презрительно фыркнула Алиночка Сергеевна. – Бегать полуголой по сцене и декламировать монолог пушкинской Земфиры! Нет, ты представляешь?! – возмущенно вопросила она и, взяв мужа под руку, повела его к выходу из театра.
Супруги Сенечкины выходили из стен «Серены» с высоко поднятой головой и сопровождаемые сочувственными и тоскливыми взглядами своих товарищей по труппе. Сочувствуя Сенечкиным, актеры с тоской думали о своей судьбе и о судьбе своего театра. О том, что им придется мириться с новыми правилами, или же… Впрочем, это уже другая история.
1
Декан-правовед столичного университета Андрей Викторович Козырьков был на грани нервного срыва. Он сидел в своем кабинете и думал о причинах, по которым его любовница, прекрасная и молодая полячка Агнешка, стала избегать его общества. Конечно же, декану не полагалось иметь связь со студенткой, да еще и иностранкой, но Агнешка была так соблазнительно прекрасна и молода, что Андрей Викторович не устоял и превысил свои деканские полномочия в отношении этой студентки-второкурсницы. Если бы об этой связи узнали в деканате или, не дай бог, – жена декана, с которой он состоял в браке вот уже почти тридцать лет, то скандала ему не избежать. Впрочем, какой там скандал – развод! И с супругой при разводе нужно было бы делиться нажитым добром – и, скорее всего, его большей частью. А там и взрослые детки могли заявить о своей доле в состоянии отца. Козырьков давно подозревал, что и его сынок, и дочка только того и ждут, чтобы выпал удобный случай и они смогли запустить свои ручонки к нему в карман. А вернее, в его банковский счет.
Так что раскрывать свою связь с прекрасной панночкой декану-правоведу было невыгодно ни с какой стороны. «Может, оно и к лучшему, что Агнешка вдруг потеряла ко мне интерес? – приходили иногда к Андрею Викторовичу правильные мысли, но потом он сам же себя и одергивал: – Но как же я смогу тогда обходиться без этих лебединых ручек и без этих малиновых губок?! – в отчаянии вопрошал он себя и после этого думал уже не о жене и не о дележе совместно нажитого с ней добра (хотя, честно сказать, наживал это добро он один), а исключительно о ласках юной прекрасной полячки. – Я прямо как Андрий из «Тараса Бульбы», – усмехался Козырьков в уже седеющую профессорскую бородку. – Увлекся, как мальчишка. А что поделаешь? Страсть – она и умных деканов делает глупцами».
Думать-то таким образом Козырьков думал, но ничего поделать с тем бесом, что в ребро, не мог. Не мог, да и не хотел он отпускать от себя Агнешку, а потому готов был сделать для нее все, что она только попросит, лишь бы она оставалась рядом и не смотрела в сторону молодых студентиков. Что с них возьмешь, с тех студентиков? Большинство из них хоть и из состоятельных семей, но папины деньги для них недоступны, особенно в таком количестве, которые имеет в своем распоряжении Андрей Викторович.
Деньги, если признаться честно, не все были нажиты законным и честным путем, но ведь не он, Козырьков, придумал брать взятки. И до него этим делом баловались преподаватели – еще в советские времена, да и в царской России педагоги мздоимствовать не брезговали. Он же только их почин поддержал. Ну а как иначе? На одну профессорско-деканскую зарплату в Москве достойной жизни не обрящешь, как сказал бы его коллега в веке этак восемнадцатом.