— Внучка, — с нежностью ответила бабушка.
На Калерии Изотовне была старомодная беличья шуба и такая же шапка, повязанная сверху чёрным платком.
«Траур соблюдает, — отметил про себя Виктор Павлович. — По младшему сыну. А я со своими вопросами… Может, лучше было бы встретиться с Родионом? Все-таки мужик».
Но отступать было уже поздно.
Вопреки опасениям капитана Калерия Изотовна говорила о Глебе довольно спокойно и даже сохранила способность оценивать его критически.
— Может, я прошляпила что-то в воспитании? С отцом Глеба мне жилось ой как несладко! Когда крепилась, а когда и силушек не хватало. Ходила как в воду опущенная, ревела прямо при детях. А то и срывала на них свои обиды. Глеб рос особенно впечатлительным. Не могло все это не отложиться. Вот он и ожесточился, видимо. Отсюда неверие в добро, цинизм. Взять хотя бы то, как Глеб поступил с мачехой, — продолжала Калерия Изотовна. — Даже я, человек, который, кажется, должен был бы ненавидеть Злату, и то жалела её до слез. Ведь, по существу, последние годы она была для Глеба матерью. Вы знаете, что он ушёл жить к ним?
— Знаю, — подтвердил капитан.
— Глеб у неё всегда был чистенький, наглаженный, ухоженный, прямо весь сиял! И что же? Когда Злата осталась, как говорится, у разбитого корыта, Глеб отплатил ей чёрной неблагодарностью. Видите ли, в посёлке Злата с Семёном Матвеевичем заняли дом, предназначенный для яслей. Кому это понравится? Люди осуждали их. Можете представить, каково ей было остаться одной среди них! Злата умоляла Глеба помочь ей как-нибудь перебраться в город, но он даже пальцем не пошевелил. Да ещё востребовал с неё какой-то карточный долг за отца, — сокрушалась Калерия Изотовна.
Они неспешно прогуливались по тихому двору, ребёночек не беспокоил — мирно спал в своей колыбельке.
— От всех этих переживаний у бедной Златы на нервной почве отнялись ноги, — продолжала Ярцева-старшая. — Уж я гнала в Ольховку Глеба, гнала! Поезжай, говорю, помоги! Куда там! Ни разу не съездил! Спасибо, Родион иногда выбирает время, навещает её. Душевный! Не в пример Глебу.
Виктор Павлович спросил, какие взаимоотношения были у братьев.
— В детстве — водой не разольёшь, а потом стали отдаляться друг от друга. Перед смертью же Глеба и вовсе разошлись окончательно. Я виновата…
— Калерия Изотовна тяжело вздохнула и замолчала.
— Чем же? — поинтересовался Жур.
— Вы квартиру нашу не видели, — показала она на свои окна. — Одно название, что трехкомнатная. Комнатки — клетушки! Всего тридцать два квадратных метра. И это на семь человек! Ну а когда Глеб остался один, я предложила ему поменяться квартирами. Он отказал. Родион узнал, разозлился, говорит: пусть подавится своими хоромами! Строго-настрого предупредил меня, чтобы больше не унижалась. Сказал: считай, что у тебя нет сына, а у меня — брата! Да, так и сказал. А когда узнал, что Глеб утонул, ни слова не говоря снял со сберкнижки деньги, что копил на машину, и полетел в Южноморск, за телом нашего младшего. И похоронили честь по чести. Правда, кое-кто ехидничал: какие, мол, это расходы по сравнению с тем, что достанется нам после Глеба. А вы знаете, что заявил мне Родион? Из тех денег нам не нужно ни копейки! Грязные они, мама! А я уж знаю: если старший сын сказал, то ни за что не отступится от своих слов.
— Калерия Изотовна, — спросил капитан, — чем объяснил Глеб свой отказ поменяться квартирами?
— Якобы решил перебраться в Москву и уже обмен нашёл.
Виктор Павлович осторожно прощупал, ведала ли Калерия Изотовна, какими неблаговидными делами занимался её младший сын? Она кое о чем догадывалась, но толком ничего не знала. Как и людей, с кем был связан Глеб.
Проснулся младенец, и Ярцева поспешила домой менять пелёнки. Виктор Павлович помог доставить коляску к дверям квартиры и попрощался: была самая пора ехать к Гридневу.
Когда Виктор Павлович подходил к знакомому одноэтажному дому барачного типа, в душе всколыхнулась горечь перенесённой недавно незаслуженной обиды.
Несмотря на то что был день, в окне Гриднева горел зеленоватый неоновый свет. Открыл капитану сам инженер. Большеротый, коренастый, в старых потёртых брюках и майке, он вопросительно уставился на пришедшего.
— Жур, — представился Виктор Павлович.
Хозяин смутился, предложил зайти, заметался по комнате в поисках рубашки, которую поначалу надел наизнанку.
«Слава богу, Орыси и впрямь нет», — подумал в это время капитан, оглядывая комнату.
Теперь она напоминала мастерскую. Стол, в прежние посещения Жура покрытый скатертью, был превращён в верстак. На нем лежали всевозможные инструменты, какие-то детали, провода, были привинчены тиски и небольшой станочек. Над столом горела лампа дневного света.