Ровно через полчаса он вернулся в свою комнату.
На костистом, морщинистом лице Соколова он прочёл усталость и раздражение, на лице Витьки злое упрямство. Видимо, разговор не получился. Расчёт Виталия обернулся просчётом. И Виталий почувствовал вдруг тоже усталость.
— Всё, — как можно спокойнее сказал он. — Спасибо, Василий Павлович.
Тот молча поднялся со своего места, дал Виталию пропуск для отметки и напоследок сухо сказал Витьке:
— До свидания, Коротков. На суд я приду.
«Ага, — подумал Виталий. — Возможно, не всё так уж плохо».
Когда Соколов вышел, он сказал:
— А теперь, Витя, проведём официальный допрос по поручению следователя. Согласен?
— Валяйте, если надо.
— Будешь говорить?
— Это смотря чего.
— Всё, о чём спрошу.
— Во всём только богу исповедуются. А его нет, говорят.
— Вот я на его месте и буду.
— А он ещё и грехи отпускает. И ты тоже? — Витька криво усмехнулся.
— Отпустить не могу. Могу только помочь замолить.
— Я ваши молитвы знаю. Признавайся во всём, и точка.
— А зачем нам твои признания, как думаешь?
— Ну… как зачем? Чтобы дело раскрыть.
— Какое дело? Больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет. А в том, что раскрыто, признаний твоих не требуется. Сам понимаешь. Сейчас дело в другом, Витя. Сейчас надо думать, как наказание твоё, справедливое наказание, смягчить. И не только в том смысле, чтобы уменьшить. А ещё и в том, чтобы легче тебе его перенести. А переносить его будет тем легче, чем спокойнее, увереннее будет у тебя на душе.
— Ты за мою душу не волнуйся, — хмуро ответил Витька и в свою очередь спросил: — Это ты Василия Павловича сюда зазвал?
— Ну, я.
— А зачем?
— Он мне интересную вещь про тебя сказал. Вот я и попросил, чтобы он тебе её повторил. А то ты мне не поверишь.
— А ему, думаешь, поверю? Да если мне только, скажем, два года просидеть, — при этом голос Витьки невольно дрогнул, — то и тогда из меня потом такой же игрок, как из мартышки. Что я, не знаю?
— Это как сказать, — возразил Виталий. — Если человек без обеих ног мог лётчиком, асом стать, если спортсмен, переломав в аварии руки и ноги, смог — тоже, кстати, через два года — новые рекорды ставить, то чего ты-то скулишь? Сейчас, Витя, не скулить, сейчас чётко понять надо, что следует делать.
— А что делать?
— Я сказал: уменьшать срок и достойно его вынести. А для этого надо не просто о свободе мечтать. Волк, когда его поймают, тоже о свободе мечтает. А тебе надо иметь реальную и светлую цель. Вот так я считаю.
— Нет у меня такой цели, брось крутить, — отрезал Витька и даже отвернулся.
— Нет? — переспросил Виталий. — Давай поглядим. Только для начала условимся: что есть главная цель для каждого человека вообще? Если он, конечно, человек, а не тряпка половая, о которую все ноги вытирают. Вроде, скажем, Володьки-Дачника.
— Ты откуда его…
— Знаю его, знаю, — махнул рукой Виталий. — Я теперь много чего знаю. Увидишь.
— Не всё ты знаешь. Володька-Дачник, чтоб ты ещё знал, — запальчиво произнёс Витька, — тоже человек, хоть и алкаш.
Виталий вздохнул.
— Далеко он от человека ушёл, Витя. У него уже нет главной цели. А главная цель у человека — счастье. И у тебя оно может быть.
— Это слово только в газетах пишут, а я их не читаю, — насмешливо возразил Витька. — И потому слова этого не знаю.
— А я тебя счастливым видел…
— Где ж это, интересно?
— На фотографии. Со всей командой, перед кубком.
— Ты что, — нахмурился Витька, — дома у меня был?
— Был.
— И мать видел?
— Видел, конечно. А ты ту фотографию помнишь?
— Ясное дело, помню.
— Вот что такое счастье, Витя. И заметь, если бы вам этот кубок просто с неба упал, ну, подарил кто-нибудь, а не взяли бы вы его в трудной борьбе, никакого счастья, никакой особой радости не было бы. Ну, упал с неба и упал. Хорошо, что не разбился. Матери можно отдать, чтоб цветы туда ставила. А вот борьба и победа дали счастье. Верно я говорю или нет?
— Похоже. А ещё ты кого дома видел?
— Ляльку.
— Про меня спрашивала?
— Конечно. Но я ей сказал, что не знаю, где ты.
— Как она там?
— Ты лучше меня знаешь это. При мне она твоё варенье лопала. Так мне и доложила: «Это Витька мне купил». Да, Вить, о ней тоже подумать надо.
— Что толку у вас тут думать!
— Самое время. Ведь пока с Гошкой по парку таскался да водку глотал, думать было некогда. Плохо ведь Ляльке дома-то, согласен?