Мёршель отметил это про себя и оценивающе посмотрел на кучу окурков в пепельнице.
— О том, что ее так раздражало в последнее время, она мне, разумеется, не сказала. Думаю, это было не столько раздражение, сколько страх. Еще за несколько дней до этого Рози мне позвонила и сказала, что ей нужно очень срочно поговорить со мной, поскольку, мол, она опасается за свою жизнь.
— Ах, вон оно что! — помимо воли вырвалось у Брайтера.
— Да, именно так она сказала. Я не принял это всерьез, точно так же, как и вы сейчас. Все это было на нее совсем не похоже.
— Кто же угрожал ее жизни? Она хоть что-нибудь сказала вам об этом?
— Нет. Тогда она только попросила, чтобы я налил выпить. Это было шотландское виски. Когда мы выпили первую рюмку, зазвонил телефон. Как я понял из разговора, к ней хотел прийти один из постоянных посетителей.
Мёршель снова прервал рассказ Польмана:
— Она вам не сказала, кто звонил?
— Сказала. Это был Фельдман. Насколько я знаю, очень богатый фабрикант. Поэтому она и не смогла отказать.
Брайтер собрался задать пару вопросов об этом богатом фабриканте, но Мёршель опередил его:
— Ну и как, пришел он, этот Фельдман?
— Да, появился минут через десять. Мне пришлось спрятаться на кухне, чтобы он не заметил, что до него еще кто-то был. Анонимность клиентов была высшим профессиональным правилом Рози. Поэтому-то она и не сказала мне, кого так опасалась.
— Но, наверное, не этого Фельдмана? Иначе она не позволила бы ему прийти или не отпустила бы вас.
— По всей вероятности, это так, господин комиссар.
Обер-комиссару Мёршелю не очень-то понравилось, что Польман видел Фельдмана на квартире у Нитрибитт. Фельдман во Франкфурте был известным, уважаемым человеком.
— Вы сказали, что Нитрибитт отослала вас на кухню, чтобы Фельдман не заметил, что до его появления в квартире уже был мужчина. Ну и как же вы потом смогли незаметно уйти? Ведь стук двери должен был вас выдать.
— На этот счет у нас все было оговорено. Ведь довольно часто случалось, что к Рози приходили посетители, когда я был у нее. Она просто кричала из гостиной: "Эрна, если ты идешь, то не забудь, пожалуйста, взять хлеба". Для меня это было сигналом уходить, а клиент, услышав стук двери, думал, что ушла домработница.
Обер-комиссар Брайтер с ухмылкой покачал головой и не смог удержаться, чтобы не спросить:
— А вы не знаете, сколько господа кавалеры платили за такой визит?
Польман опустил голову, как будто этот вопрос для него был особенно мучительным, но потом сказал:
— От пятисот до тысячи марок. Но некоторые дарили также украшения или что-нибудь из одежды. Все это было очень индивидуально.
Брайтер воздержался от дальнейших вопросов. Вместо него спросил Мёршель:
— Сколько было времени, когда вы ушли?
Польман немного подумал:
— Так, пришел я в три часа… Скорее всего, около половины четвертого, может, чуть раньше.
— И что вы делали потом?
— Поехал домой на своей машине.
— Какая у вас машина?
— «Форд-50», модель «комби».
— Какого цвета?
— Светло-серого, — Польман показал на окно. — Можете проверить. Он стоит внизу, перед управлением.
Мёршель слегка улыбнулся:
— В этом нет необходимости, мы вам и так верим. Но хотелось бы, чтобы вы точнее указали, когда были дома. Может ли кто-нибудь это подтвердить?
В первый момент показалось, что Польман собирается протестовать против превращения беседы в допрос. Однако он тут же овладел собой:
— Самое позднее — в четыре часа. Я еще по пути купил сигарет и вечернюю газету, но приехал наверняка не позднее четырех часов.
— Кто-нибудь видел, как вы приехали?
— Не могу сказать. Я, во всяком случае, никого не встретил.
— Вы что же, весь оставшийся вечер так ни с кем больше и не виделись?
— Только со своим квартирантом; он пришел домой в восемь часов.
— Следовательно, никто не может подтвердить, что вы делали с трех часов дня до восьми часов вечера?
Польман раздраженно ответил:
— Если вы имеете в виду, что у меня нет алиби, то вы правы. Но смею вас заверить, что, будь я убийцей, я бы здесь не сидел!
Брайтер встретил выпад, Польмана приветливой улыбкой:
— Правильно, господин Польман, вы бы тогда сидели в камере предварительного заключения. Так что ничего такого у господина комиссара и в мыслях не было. Просто мы должны проверить всех знакомых Нитрибитт, чтобы, по возможности, исключить тех, кто не имеет никакого отношения к убийству.
Все с той же приветливостью Брайтер, однако, показал своим следующим вопросом, что по-прежнему не снимает с Польмана подозрений:
— Вы сказали, господин Польман, что Нитрибитт хотела срочно с вами поговорить. Почему же тогда вы не пришли к ней на следующий день?
Вопрос пришелся мимо цели. На этот раз улыбнулся Польман:
— Потому что 30 октября в 6.30 я улетел в Гамбург и вернулся только вчера в 22.10. Я работаю представителем одной гамбургской фирмы и часто выезжаю туда по делам.
Польман вытащил из кармана пиджака проспект своей фирмы и положил его на стол перед Брайтером:
— Здесь адрес фирмы. Вы можете проверить то, что я сказал. Кроме того, моя фамилия значится в списках пассажиров авиарейсов.
Брайтер отодвинул проспект:
— Да мы и так вам верим, господин Польман. Но что делать, такая у нас работа. Вы же понимаете, полиции приходится все проверять и перепроверять.
Прежде чем Польман успел забрать проспект, к столу подошел Мёршель и взял его:
— О, я знаю эту фирму… Давно вы там работаете?
— Больше трех лет.
Мёршель протянул проспект Польману — название и адрес фирмы он уже запомнил.
Брайтер выжидающе посмотрел на шефа и, увидев, что у Мёршеля больше нет вопросов, закончил разговор:
— Спасибо, господин Польман. Ваш визит, безусловно, поможет нам в расследовании. Примите за это нашу искреннюю признательность!
Он протянул Польману руку и попрощался. Мёршель лишь сдержанно кивнул, но, когда Польман уже стоял у двери, сказал:
— Надеюсь, господин Польман, если появятся еще вопросы, вы не откажете в любезности снова посетить нас?
Польман холодно кивнул:
— С удовольствием, насколько мне позволят дела.
С этими словами он покинул кабинет.
— Зачем вам тратить на него время? Ведь его участие в преступлении исключается, — сказал Мёршелю Брайтер. Он не понимал, чего еще хочет шеф от этого свидетеля.
— Это почему же? — спросил Мёршель.
— Потому, что Нитрибитт, по показаниям соседки снизу, убили не раньше 30 октября. Или вы думаете, что он рассказывает басни? Это было бы очень глупо с его стороны.
Вошедший в кабинет директор Кальк избавил Мёршеля от необходимости отвечать. По переговорному устройству он слышал весь разговор с Польманом.
— Нитрибитт убили не 30-го, а 29 октября, между пятнадцатью и шестнадцатью часами. Вот заключение доктора Вегенера по результатам вскрытия, — сказал Кальк и передал Мёршелю двухстраничный протокол института судебной медицины.
Прежде чем Мёршель начал читать текст, директор распорядился:
— Итак, принимайтесь за Польмана; проверьте, на что он живет, сколько зарабатывал в последние годы, нет ли у него долгов, ну и все такое прочее… Постарайтесь раздобыть стоящий обвинительный материал. А Польмана допрашивать… По всем другим направлениям следствие можно прекратить…
Брайтер не поверил своим ушам:
— Вы что, серьезно полагаете, что другими версиями не следует заниматься?
— Вы считаете, Брайтер, у вас будет мало работы с этим парнем?
Обер-комиссар решился еще на одно, последнее, возражение:
— Но, господин директор, если с Польманом мы попадем впросак, то потеряем все другие следы. Преступник выиграет время и спрячет все концы в воду.
Кальк ничего не ответил и только, выходя из кабинета, бросил Мёршелю:
— Вы знаете, что делать; будем действовать, как договорились. А пока никаких сообщений прессе.
Брайтер в ярости прикусил губу. Когда дверь за Кальком захлопнулась, его прорвало:
— Кто здесь сумасшедший — я или он? Нельзя же так однобоко вести расследование! Кому это непонятно?!
Было похоже, что обер-комиссар Брайтер со своими опасениями оказался прав. Информация о таинственной записной книжке Нитрибитт, которую он на следующий день сообщил нескольким газетчикам, вызвала громкий скандал. Все газеты с жадностью набросились на этот лакомый кусок и под аршинными заголовками рассказали о том, что во франкфуртской квартире Нитрибитт перебывала вся верхушка западногерманского общества. Для фантазии газетных писак было мало дюжины фамилий, которые имелись в записной книжке на самом деле; они собирались уже составлять списки из сотен известных в стране людей. Имя Нитрибитт моментально обросло самыми невероятными историями. При помощи спрятанной в цветочной вазе кинокамеры и встроенного в кровать магнитофона она якобы запечатлевала для истории свои забавы со знаменитыми людьми, а потом этим же их шантажировала. Некоторые газеты попытались даже придать скандалу политическую окраску: Нитрибитт-де была высококлассной коммунистической шпионкой и в своей французской кровати выведывала у влиятельных сластолюбцев государственные тайны.