Выбрать главу

Мёршель отметил это про себя и оценивающе посмотрел на кучу окурков в пепельнице.

— О том, что ее так раздражало в последнее время, она мне, разумеется, не сказала. Думаю, это было не столько раздражение, сколько страх. Еще за несколько дней до этого Рози мне позвонила и сказала, что ей нужно очень срочно поговорить со мной, поскольку, мол, она опасается за свою жизнь.

— Ах, вон оно что! — помимо воли вырвалось у Брайтера.

— Да, именно так она сказала. Я не принял это всерьез, точно так же, как и вы сейчас. Все это было на нее совсем не похоже.

— Кто же угрожал ее жизни? Она хоть что-нибудь сказала вам об этом?

— Нет. Тогда она только попросила, чтобы я налил выпить. Это было шотландское виски. Когда мы выпили первую рюмку, зазвонил телефон. Как я понял из разговора, к ней хотел прийти один из постоянных посетителей.

Мёршель снова прервал рассказ Польмана:

— Она вам не сказала, кто звонил?

— Сказала. Это был Фельдман. Насколько я знаю, очень богатый фабрикант. Поэтому она и не смогла отказать.

Брайтер собрался задать пару вопросов об этом богатом фабриканте, но Мёршель опередил его:

— Ну и как, пришел он, этот Фельдман?

— Да, появился минут через десять. Мне пришлось спрятаться на кухне, чтобы он не заметил, что до него еще кто-то был. Анонимность клиентов была высшим профессиональным правилом Рози. Поэтому-то она и не сказала мне, кого так опасалась.

— Но, наверное, не этого Фельдмана? Иначе она не позволила бы ему прийти или не отпустила бы вас.

— По всей вероятности, это так, господин комиссар.

Обер-комиссару Мёршелю не очень-то понравилось, что Польман видел Фельдмана на квартире у Нитрибитт. Фельдман во Франкфурте был известным, уважаемым человеком.

— Вы сказали, что Нитрибитт отослала вас на кухню, чтобы Фельдман не заметил, что до его появления в квартире уже был мужчина. Ну и как же вы потом смогли незаметно уйти? Ведь стук двери должен был вас выдать.

— На этот счет у нас все было оговорено. Ведь довольно часто случалось, что к Рози приходили посетители, когда я был у нее. Она просто кричала из гостиной: "Эрна, если ты идешь, то не забудь, пожалуйста, взять хлеба". Для меня это было сигналом уходить, а клиент, услышав стук двери, думал, что ушла домработница.

Обер-комиссар Брайтер с ухмылкой покачал головой и не смог удержаться, чтобы не спросить:

— А вы не знаете, сколько господа кавалеры платили за такой визит?

Польман опустил голову, как будто этот вопрос для него был особенно мучительным, но потом сказал:

— От пятисот до тысячи марок. Но некоторые дарили также украшения или что-нибудь из одежды. Все это было очень индивидуально.

Брайтер воздержался от дальнейших вопросов. Вместо него спросил Мёршель:

— Сколько было времени, когда вы ушли?

Польман немного подумал:

— Так, пришел я в три часа… Скорее всего, около половины четвертого, может, чуть раньше.

— И что вы делали потом?

— Поехал домой на своей машине.

— Какая у вас машина?

— «Форд-50», модель «комби».

— Какого цвета?

— Светло-серого, — Польман показал на окно. — Можете проверить. Он стоит внизу, перед управлением.

Мёршель слегка улыбнулся:

— В этом нет необходимости, мы вам и так верим. Но хотелось бы, чтобы вы точнее указали, когда были дома. Может ли кто-нибудь это подтвердить?

В первый момент показалось, что Польман собирается протестовать против превращения беседы в допрос. Однако он тут же овладел собой:

— Самое позднее — в четыре часа. Я еще по пути купил сигарет и вечернюю газету, но приехал наверняка не позднее четырех часов.

— Кто-нибудь видел, как вы приехали?

— Не могу сказать. Я, во всяком случае, никого не встретил.

— Вы что же, весь оставшийся вечер так ни с кем больше и не виделись?

— Только со своим квартирантом; он пришел домой в восемь часов.

— Следовательно, никто не может подтвердить, что вы делали с трех часов дня до восьми часов вечера?

Польман раздраженно ответил:

— Если вы имеете в виду, что у меня нет алиби, то вы правы. Но смею вас заверить, что, будь я убийцей, я бы здесь не сидел!

Брайтер встретил выпад, Польмана приветливой улыбкой:

— Правильно, господин Польман, вы бы тогда сидели в камере предварительного заключения. Так что ничего такого у господина комиссара и в мыслях не было. Просто мы должны проверить всех знакомых Нитрибитт, чтобы, по возможности, исключить тех, кто не имеет никакого отношения к убийству.

Все с той же приветливостью Брайтер, однако, показал своим следующим вопросом, что по-прежнему не снимает с Польмана подозрений:

— Вы сказали, господин Польман, что Нитрибитт хотела срочно с вами поговорить. Почему же тогда вы не пришли к ней на следующий день?

Вопрос пришелся мимо цели. На этот раз улыбнулся Польман:

— Потому что 30 октября в 6.30 я улетел в Гамбург и вернулся только вчера в 22.10. Я работаю представителем одной гамбургской фирмы и часто выезжаю туда по делам.

Польман вытащил из кармана пиджака проспект своей фирмы и положил его на стол перед Брайтером:

— Здесь адрес фирмы. Вы можете проверить то, что я сказал. Кроме того, моя фамилия значится в списках пассажиров авиарейсов.

Брайтер отодвинул проспект:

— Да мы и так вам верим, господин Польман. Но что делать, такая у нас работа. Вы же понимаете, полиции приходится все проверять и перепроверять.

Прежде чем Польман успел забрать проспект, к столу подошел Мёршель и взял его:

— О, я знаю эту фирму… Давно вы там работаете?

— Больше трех лет.

Мёршель протянул проспект Польману — название и адрес фирмы он уже запомнил.

Брайтер выжидающе посмотрел на шефа и, увидев, что у Мёршеля больше нет вопросов, закончил разговор:

— Спасибо, господин Польман. Ваш визит, безусловно, поможет нам в расследовании. Примите за это нашу искреннюю признательность!

Он протянул Польману руку и попрощался. Мёршель лишь сдержанно кивнул, но, когда Польман уже стоял у двери, сказал:

— Надеюсь, господин Польман, если появятся еще вопросы, вы не откажете в любезности снова посетить нас?

Польман холодно кивнул:

— С удовольствием, насколько мне позволят дела.

С этими словами он покинул кабинет.

— Зачем вам тратить на него время? Ведь его участие в преступлении исключается, — сказал Мёршелю Брайтер. Он не понимал, чего еще хочет шеф от этого свидетеля.

— Это почему же? — спросил Мёршель.

— Потому, что Нитрибитт, по показаниям соседки снизу, убили не раньше 30 октября. Или вы думаете, что он рассказывает басни? Это было бы очень глупо с его стороны.

Вошедший в кабинет директор Кальк избавил Мёршеля от необходимости отвечать. По переговорному устройству он слышал весь разговор с Польманом.

— Нитрибитт убили не 30-го, а 29 октября, между пятнадцатью и шестнадцатью часами. Вот заключение доктора Вегенера по результатам вскрытия, — сказал Кальк и передал Мёршелю двухстраничный протокол института судебной медицины.

Прежде чем Мёршель начал читать текст, директор распорядился:

— Итак, принимайтесь за Польмана; проверьте, на что он живет, сколько зарабатывал в последние годы, нет ли у него долгов, ну и все такое прочее… Постарайтесь раздобыть стоящий обвинительный материал. А Польмана допрашивать… По всем другим направлениям следствие можно прекратить…

Брайтер не поверил своим ушам:

— Вы что, серьезно полагаете, что другими версиями не следует заниматься?

— Вы считаете, Брайтер, у вас будет мало работы с этим парнем?

Обер-комиссар решился еще на одно, последнее, возражение:

— Но, господин директор, если с Польманом мы попадем впросак, то потеряем все другие следы. Преступник выиграет время и спрячет все концы в воду.

Кальк ничего не ответил и только, выходя из кабинета, бросил Мёршелю:

— Вы знаете, что делать; будем действовать, как договорились. А пока никаких сообщений прессе.

Брайтер в ярости прикусил губу. Когда дверь за Кальком захлопнулась, его прорвало:

— Кто здесь сумасшедший — я или он? Нельзя же так однобоко вести расследование! Кому это непонятно?!

Было похоже, что обер-комиссар Брайтер со своими опасениями оказался прав. Информация о таинственной записной книжке Нитрибитт, которую он на следующий день сообщил нескольким газетчикам, вызвала громкий скандал. Все газеты с жадностью набросились на этот лакомый кусок и под аршинными заголовками рассказали о том, что во франкфуртской квартире Нитрибитт перебывала вся верхушка западногерманского общества. Для фантазии газетных писак было мало дюжины фамилий, которые имелись в записной книжке на самом деле; они собирались уже составлять списки из сотен известных в стране людей. Имя Нитрибитт моментально обросло самыми невероятными историями. При помощи спрятанной в цветочной вазе кинокамеры и встроенного в кровать магнитофона она якобы запечатлевала для истории свои забавы со знаменитыми людьми, а потом этим же их шантажировала. Некоторые газеты попытались даже придать скандалу политическую окраску: Нитрибитт-де была высококлассной коммунистической шпионкой и в своей французской кровати выведывала у влиятельных сластолюбцев государственные тайны.