Паркетный пол был устлан ковровыми дорожками, слегка притертыми шмурыганьем десятков, а то и сотен, ног.
Таких кабинетов не только в опорном пункте не имелось, но и во всем Промышленном отделе милиции, где было тесно, тускло и серо. О них служителям порядка и закона приходилось только мечтать.
Чувствовался уровень. Училище готовило специалистов для строительных организаций. Поэтому шефы — руководители организаций и предприятий — и позаботились о благоустройстве кабинета директора. И не только кабинета директора, если говорить по правде, но и всего комплекса училища. Классные комнаты, мастерские, столовая — все лучилось и сверкало чистотой и добротностью.
— Может, все-таки, по пивку, — потянулся Шевляков в сторону холодильника, замаскированного в одном из шкафов, когда Паромов встал, чтобы покинуть кабинет. — На улице, наверно, жара…
— Пиво, как знаешь, вообще не употребляю, — вынужден был повториться Паромов.
— Тогда грамм сто коньячку? А?
— Спасибо. Извини, но вынужден огорчить: я на работе. Рановато баловаться коньячком.
— А я, по-твоему, где? У тещи на блинах? — улыбнулся беззлобно Шевляков. — Сто грамм ничего не испортят, только бодрости придадут.
— Нет! — остался при своем мнении Паромов и двинулся к выходу.
И уже от двери, чтобы смягчить резкий тон категоричного «нет», как бы соглашаясь, нейтрально бросил:
— После работы — куда ни шло. Можно и ста граммами побаловаться. А пока — извини…
— Вот так каждый раз, — шутливо развел руками Шевляков. — Днем нельзя, потому что работа, а вечером — потому что дома уже ждут. Некогда. Все нам некогда за работой да за делами. Так и жизнь пролетит за этим «некогда». Оглянуться не успеешь, как «некогда» в «никогда» превратится! Вот мы с тобой и никогда сто грамм и не выпьем…
Каждый раз в таких случаях в Шевлякове просыпался философ. Грустный или насмешливо подковыристый. В зависимости от времени и обстановки.
— Будем живы — выпьем… — улыбнулся Паромов и шагнул из кабинета в приемную.
— До свидания, Машенька, — продолжая улыбаться, попрощался он с секретарем, миловидной блондиночкой, лет двадцати, в джинсовом брючном костюме, эффектно обтягивающем стройную фигуру, что-то щебетавшей по телефону. — Не обижайте Василия Григорьевича.
Шутка была заезженная и отчасти глупая, но все равно требовала ответной реакции.
Машенька прикрыла микрофон миниатюрной ладошкой, чуть ли не прозрачной, с тоненькими и длинными наманикюренными пальчиками, чтобы не слышал абонент, и, состроив дежурную улыбку, пошутила:
— Как же, вас обидишь. Как бы саму не обидели! Вон, какие все шустрые, рукастые да языкастые! Только успевай поворачиваться да уворачиваться! — И, не вставая со стула, игриво колыхнула небольшим, но крепеньким бюстом, словно показывая, за какие такие места ее пытаются приловить разные там шустрики.
— О-о-о! — дурашливо округлил глаза Паромов.
— О-о-о! — уже естественно, а не как первоначально искусственно, улыбнулась Машенька.
Потом, засмущавшись, чисто по-детски, показала язык, отвернула личико, сняла ладошку с пластиковой сеточки микрофона и опять переключилась на свое щебетанье по телефону.
«Хороша Маша, но, жаль, не наша!» — усмехнулся уже про себя старший участковый, покидая приемную.
Третьим пунктом его посещения стал продовольственный магазин на углу улиц Народной и Обоянской, знаменитый тем, что возле него собирались на «планерку» местная «элита». Проще — шалупонь: тунеядцы и лодыри всех мастей и окрасов, выпивохи от начинающих пьяниц до хронических алкоголиков, судимые различных категорий, начиная с тех, кто был осужден условно, и, кончая теми, кто уже отбыл положенное наказание в местах не столь отдаленных. Словом, сюда сходились, сбегались, сползались все «сливки общества» поселка резинщиков и его окрестностей. И с их подачи все милиционеры сборища эти также называли «планеркой».
«Планерка» у магазина — это было что-то вроде своеобразного клуба по интересам определенной социальной прослойки людей, не ладивших с законом, отвергаемых обществом, но жаждущих общения. Впрочем, кроме общего, ни к чему не обязывающего общения обо всем и ни о чем конкретно, на «планерках» можно было встретиться с «нужными» людьми, обсудить ту или иную новость на криминальную тему. Например: Клен освободился, а его брат, наоборот, сел; или, что Шоха крупно выиграл в карты, а Хлыст проигрался до копейки. Никогда не теряли актуальность беседы о том, что самогон у бабки Кати с улицы Дружбы крепче, чем у Клауси с улицы Белгородской, которая разбавляет его водой. Но Клауся может дать в долг, а баба Катя — никогда.