Выбрать главу

Незаметно разговор перешел на личность главы Китая.

— Мао Цзэдун уважает равного собеседника, — сказал Андрей Андреевич. Но когда дело доходит до острых вопросов политики, то у него на лице появляется маска. На моих глазах в Пекине он просидел весь обед рядом со своим главным гостем — Хрущевым, сказав не более десятка протокольных слов. Мои усилия и в какой-то степени усилия китайского министра Чень И положения не выправили. Мао даже план на случай ядерной войны с Америкой разработал. Если США нападут на Китай, китайские армии должны отступать из периферийных районов в глубь страны. Они должны заманивать противника поглубже с таким расчетом, чтобы вооруженные силы США оказались в тисках у Китая. А Советский Союз не должен давать на ее начальной стадии военный отпор американцам основными своими средствами и таким образом не мешать им проникать все глубже внутрь территории китайского гиганта. Лишь затем, когда американские армии оказались бы в центральной части Китая, СССР должен их накрыть всеми своими средствами.

Громыко оказался не просто образованным человеком, но и разносторонним. Он разбирался в опере, в театральных постановках и даже брался судить о средневековой поэзии. В частности, ему нравился Франсуа Вийон — великий поэт, вор, преступник, авантюрист. Благо, я знал некоторые стихи этого французского проказника и с гордостью прочел его Балладу поэтического состязания в Блуа:

От жажды умираю над ручьем. Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя. Куда бы ни пошел, везде мой дом, Чужбина мне — страна моя родная. Я знаю все, я ничего не знаю. Мне из людей всего понятней тот, Кто лебедицу вороном зовет. Я сомневаюсь в явном, верю чуду. Нагой, как червь, пышней я Всех господ. Я всеми принят, изгнан отовсюду…

Глава 28

Если тебя выбрали королем, а корона оказалась велика, то сначала она упадет тебе на глаза… И ты ничего не увидишь! Потом она опустится на уши… И ты ничего не услышишь! Далее она сползет на уста… И ты ничего не сможешь сказать! В конце концов она упадет тебе на шею… И станет тебе ошейником, за который тебя твои же рабы поведут на казнь! И ты все будешь видеть, все будешь слышать, и все сможешь сказать… Но тебя уже никто не будет слушать и тебе нечего будет сказать!

© Макиавелли Никколо

Лязгнув буферами поезд окончательно остановился у первого перрона. Китайский вокзал оказался нарядным, но в целом, несмотря на обилие бумажных фонариков и кумачовых лозунгов, Пекин выглядел бедным. Конечно, до промышленной революции в этой стране еще далековато. Но в будущем мы их железным дорогам будем завидовать…

Я сказал: «мы», по-прежнему причисляя себя к советским. А я ведь уже английский подданный. И пока правят коммуняги, мне в Россию ходу нет. Конечно, есть робкая надежда на Громыко, который жаждет торговать с Великобританией, но надежда эта более чем робкая. Кто там придет вместо Хруща? Брежнев? Тот еще перец, подпевала более влиятельным, а во второй половине правления — полный овощ.

С Андреем Андреевичем мы тепло распрощались еще в поезде. А у вагона его приняла влиятельная группа представителей Мао. Так что по привокзальной площади я брел один, стараясь не потерять себя в невероятной толкотне китайского быта. Хоть и был голоден, но заглянул на привокзальный базарчик, откуда доносились аппетитные запахи жареного мяса.

И сразу убрался оттуда, сдерживая рвотные позывы. Очень уж ударили по нервам жареные собачьи тушки на одном из прилавков, от которого шустрый торгаш быстро отрезал куски для желающих полакомиться.

Вспомнил, что узкоглазые еще и кошек хавают! Моя неприязнь (еще с первого бытия) к азиатам еще более укрепилась. Она росла в Иркутске после общения с бурятами, которые культурой не отличались. Помню, препод в универе, кандидат мать его, вел у нас основы журналистики и требовал его лекции учить наизусть. Тем, кто отвечал близко к его компиляциям, представляющих ту самую убогую диссертацию, ставил зачет. Достаточно было перед экзаменом прочитать конспект. А вот меня, учившегося заочно и не знавшего особенностей общения с преподами, выставил за дверь.

Я сказал ему:, что «зарисовка — это обобщение фактов и описание обстановки. Исходя из названия, можно догадаться, что такого рода журналистские тексты не обладают глубиной, завершенностью и аналитическими размышлениями, как и наброски художников…»